Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
Объединение англо-немецкой европейской естественности против еврейско-американской искусственности дало бы могучий потенциал развития нового мира. Но этим-то подобное объединение и было опасно для наднационального Капитала, всё более усиливающегося.
А что же Россия?
Россия, развивающаяся хотя и медленно, с задержками и просчётами, но развивающаяся тоже за счёт естественных, внутренних факторов, могла бы стать в англо-германском мире той третьей опорой, которая окончательно придала бы устойчивость подлинному прогрессу человечества.
Возможна была и иная последовательность: вначале германо-русский союз, затем присоединение к нему Англии. И если и был в таком возможном раскладе «четвёртый лишний», так это Франция. Хотя и для Франции могло бы найтись достойное её место.
Речь здесь, конечно, о капиталистическом союзе, но при реализации общего европейского блока даже в капиталистическом формате мир мог бы развиваться в сторону благоденствия, потому что такой блок исключал бы европейскую войну, будучи к тому же объективно антиамериканским.
В том-то и была загвоздка!
Мешала делу и дурацкая политика России – дурацкая как по отношению к прочности европейского мира, так и по отношению к будущему России.
Когда Чемберлен нащупывал возможности союза с Рейхом, Вильгельм II сообщил об английском предложении Николаю II и поинтересовался, что он может получить взамен от России, если откажется от «английского варианта». Было ясно: Вильгельм хотел знать, не отойдет ли Россия от ориентации на Францию.
Увы, советчики царя почти поголовно говорили на смеси нижегородского с французским, так что на письмо кайзера никакой русской положительной реакции не последовало. А Вильгельм тут, похоже, душой не кривил, потому что к России тянулся… Недаром даже Бисмарк в период своего канцлерства был недоволен слишком частыми визитами Вильгельма к русскому двору.
Профранцузско-антигерманская линия русской политики постепенно укреплялась. И всё тот же Тарле позднее был уверен, что царь поступил верно, не попался-де на удочку германского кузена… А немцы, мол, всерьёз о германо-английском комплоте (то бишь, по Тарле, заговоре) против Европы и не помышляли, поскольку, мол, в этом случае Германия становилась континентальным наемником бриттов.
Ну-у-у…
Как знать, как знать….
Если бы царь договорился с кайзером или не мешал сближению Германии и Англии, то даже англо-германский союз мог означать всего лишь изоляцию Франции, а не войну Германии против неё. Россия при этом имела бы выгоду и от упрочения отношений с немцами, и выгоду от роли «третейского судьи», потому что, «отстроившись» от Франции, Россия оказывалась бы в положении естественного арбитра – регулятора европейской ситуации. Россия могла бы стать той «осью», на которой висело бы коромысло европейского равновесия, где колебались бы германская и английская «чаши» «весов».
Иными словами, любой союз, который был бы скреплён российско-германским рукопожатием, означал бы европейский мир, умаление Франции, ограничение инициативы Англии и гегемонию Германии в Европе. А почему бы и нет? Германия этого заслуживала, а России это не вредило бы.
Наоборот, это было бы нам выгодно!
Неестественные, но могучие силы кажущегося прогресса сопротивлялись такому возможному будущему как сознательно, так и инстинктивно. И их сопротивление было тем успешнее, чем больше разногласий возникало между великими европейскими народами.
Англо-германские противоречия были, конечно, налицо. Если раньше «мастерской мира» считалась Англия, то теперь это определение подходило скорее Германии. Германский экспорт рос так быстро, что к концу XIX века удивление англичан, смешанное с досадой, сменилось – по их собственному признанию – паникой. Англичане мешали немцам в Турции, а немцы им – в Южной Африке. И такие конфликтные точки множились, как сыпь: Дальний Восток, Китай, Стамбул и Багдад…
Расстояния на земном шаре оставались прежними, но резко выросли скорости перемещения людей, грузов, оружия и информации. Конфликт между двумя соседями мог возникнуть за тысячи миль от них и стать известен в столицах враждующих сторон не позднее чем через сутки. И раз уж Британская империя была всемирной, а Германский Рейх стремился к тому же, то и сталкивались они лбами постоянно.
Пангерманский союз был настроен решительно антианглийски (он, правда, вообще был настроен «анти-…» по отношению к любой стране, кроме собственной), а лондонская «Сатердей ревью» не менее категорично утверждала: «Германия должна быть уничтожена»…
Всё это так. Однако объективно главным империалистическим конкурентом и Англии, и Германии были все-таки Соединённые Штаты.
Конечно, Англия могла попытаться решительно ослабить Германию, столкнув её с Францией, но тогда она оказывалась один на один с Америкой, надежно защищённой океаном от военного нападения. А это означало в перспективе утрату Англией своего мощного статуса.
Конечно, Германия могла утверждать себя в Европе и далее силой меча. Но, в конце концов, она, оставаясь одна, проигрывала бы той же далёкой Америке, не растрачивающей силы в истощающей лихорадке войны.
Америка была за океаном. Германия же и Англия находились друг от друга на расстоянии почти вытянутой руки, почти пистолетного выстрела. Их конфликт мог легко перерасти во взаимное уничтожение. Вариант не самый разумный с любой точки зрения.
Увы, как раз разума (даже не гуманистического, а практического, дальновидного) у англичан и немцев не хватило, хотя они не раз вступали в переговоры и даже заключали временные соглашения. Однажды, 29 марта 1898 года, переговоры Джозефа Чемберлена с германским послом графом Паулем фон Гатцфельдом проходили в… лондонском доме банкира Ротшильда. Но это ничего не меняло в главном – европейскую ситуацию постепенно продвигали к войне на территории Европы, уже и подзабывшей, что это такое – война.
И мог ли Ротшильд быть искренним в роли миротворца? Он мог лишь играть эту роль, играть, как актёр. Всё объяснялось здесь тактикой, а не стратегией извлечения прибылей.
Ротшильды – это южноафриканская золотая и алмазная промышленность. Крупный бирмингемский промышленник Джозеф Чемберлен – второе лицо в кабинете после премьера Солсбери – был связан с ней же. Значит, волей-неволей, с теми же Ротшильдами.
Лорд (лорд, читатель!) Ротшильд стал покровителем безжалостного энтузиаста «империи желудка» Сесиля Родса и одним из основателей Британской южноафриканской компании. Это было чуть ли не государство со своим знаменем, гербом, почтовыми марками. Но коммерческой «империи» Ротшильда мешала независимость бурских республик. На бурский Транасвааль и его президента Крюгера давили как политически, так и силой оружия.
У Германии на Африку был собственный расчёт, и Вильгельм II поддерживал буров. Его приветственная телеграмма Крюгеру после неудачного набега англичан на Трансвааль наделала в Европе много шума. «Нация никогда не забудет этой телеграммы», – восклицала английская «Morning Post», как будто Вильгельм поздравлял не людей, отстоявших свою свободу, а поработителей.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
