Утерев тыльной стороной ладони пот со лба, он медленно продолжил путь, прижимаясь спиной к стене — на случай, если в отверстие заглянет караульный с наложенной на тетиву стрелой, чтобы как можно меньшая часть его тела могла превратиться в мишень. Однако впереди не было никого и ничего, кроме тишины. Похоже, весь город спал. Света было достаточно, чтобы он смог рассмотреть свою мокрую, грязную одежду и руки. Да уж, за Тимурида его точно не примут, а вот таких оборванцев, мечтающих о корке черствого хлеба, в городе, надо думать, хоть пруд пруди.
Тоннель закончился большим, круглым колодцем с несколькими дюймами застоявшейся воды на дне. Подняв глаза, Бабур увидел над головой четко очерченный круг звездного неба и начал медленно карабкаться вверх по стене, в которую были вбиты служившие опорой для рук и ног металлические колышки. И сколько, интересно, здесь таких потайных ходов? Неудивительно, что врагам до сих пор удавалось быть в курсе всех его самых секретных планов: они, как крысы, выползали из города по тоннелям, вызнавали в его лагере, что могли, и возвращались назад с ценными сведениями. «Но сейчас, — подумал Бабур, — настал мой черед. Теперь я — крыса». Уцепившись за край окружавшего колодец каменного парапета, он выбрался наружу и тут же припустил к тени. Оказалось, ход вывел его во двор, пустой, если не считать двух тощих собак, спавших в лунном свете: Бабур слышал их дыхание и видел, как колышутся их бока. Да уж, прекрасный способ для наследника Тимура объявиться в столице великого предка: грязным, оборванным, в компании облезлых дворняг.
Но прежде всего нужно было выяснить, где именно он находится, а для этого затаиться и дождаться, когда появятся люди, глядишь, можно будет смешаться с толпой. Оглядевшись, он нашел у стены стопку циновок — это было то, что нужно. Юноша забрался под них, постаравшись укрыть себя ими со всех сторон.
«Я в Самарканде! — успел подумать он, перед тем как его окончательно сморило от изнеможения. — В Самарканде!»
И провалился в сон.
«Это мое место! Убирайся отсюда, вонючий щенок!»
Разбуженный бранью, Бабур вытаращился, всматриваясь между циновками. Двор, выглядевший всего пару часов назад таким пустынным, теперь был полон народу: в свете занимавшегося утра, люди, похоже, готовились развернуть торг. Голос, вырвавший его из сна, принадлежал высокому, худощавому старику в темной, запыленной одежде. Отвоевав себе местечко, он уселся на корточки и стал вытаскивать из карманов не больно-то свежего вида луковицы.
Бабур осторожно выбрался из своего укрытия. Вокруг него убогого вида людишки выкладывали на тряпицы свой, такой же жалкий, товар, вроде проросшей моркови или сморщенной редиски. Немолодая женщина, не особо беспокоясь о том, чтобы прикрывать морщинистое лицо, с таким видом, будто готовила к погребению тело усопшего, выложила крысиную тушку. Впрочем, еще больше, чем торговцев, здесь толпилось зевак: у них не было ни товара на продажу, ни денег, дабы хоть что-то купить. Только и оставалось, что бросать на снедь голодные взгляды.
Бабур с удивлением понял, что люди в городе голодают. Конечно, длившаяся не один месяц осада не могла не истощить здешние закрома, но чтобы так… Его внимание привлек младенческий плач: молодая женщина, слишком истощенная, чтобы кормить дитя грудью, с отчаянием в глазах, смочила уголок вуали в воде и сунула ребенку в жадно открытый ротик.
— А этим, в цитадели, все нипочем! — проворчал старик и сердито плюнул, едва не угодив на свою кучку из семи луковиц. — Они там хоть много лет просидят, с набитыми животами да на шелковых подушках. Где, спрашивается, справедливость?
— Замолчи, старик, а то из-за тебя всем нам несдобровать. Все будет так, как сказал великий визирь. Настанет зима, и враги уберутся восвояси, как в прошлый раз.
— Ну, уберутся, а потом что? Опять подати повысят, чтобы отблагодарить визиря! Этого вороватого сукина сына! Так ведь ему и того мало, он падок на наших жен и дочерей. Гарем у него вдвое больше, чем был у последнего эмира, да упокоится его душа в раю. Люди говорят, ему подавай трех женщин на ночь.
— Да уймись ты, старик, тебе-то что переживать? На твоих рябых, жену да дочку, не то что визирь, а даже возбужденный козел не позарится, — съязвил кто-то в толпе.
Старик возвысил сердитый голос в защиту красоты своих женщин, а Бабур, ускользнув с площади, выбрался в боковой проулок. Двигаясь по городу, он повсюду видел одно и то же: истощенные, осунувшиеся лица, голодные глаза, усталость и безразличие, как будто из людей выкачали все их жизненные силы. Его внимание привлекла беззубая старуха, прижимавшая к себе, как младенца, дохлую кошку. Вспомнились увиденные ночью собаки: оставалось лишь подивиться тому, как их до сих пор не съели.
Появление бледно-оранжевого диска восходящего солнца обрадовало Бабура, ибо по нему он мог ориентироваться. Юноша знал, что если будет держаться к солнцу спиной, то в конечном счете выйдет к цитадели Тимура. Похоже, так оно и было. По мере его продвижения, улицы становились шире, дома больше и наряднее. Теперь путь его лежал мимо бань со стенами, украшенными мозаикой с цветочным или геометрическим орнаментом, увенчанных куполами мечетей и отделанных богатой резьбой медресе, где учили молитвам и премудрости.
В нем всколыхнулась гордость за предка, создавшего столь прекрасный город. Когда он взойдет на трон Самарканда, на здешних рынках снова воцарится изобилие фруктов и овощей из садов и огородов, окружающих город. Воздух снова наполнится ароматами кухонь и пекарен. Люди, благополучные и процветающие, будут славить его имя. И как во времена Тимура, сюда будут стекаться все, кого Аллах наградил талантом: поэты, художники, ученые со всего мира.
Представляя себе все это великолепие, Бабур мечтательно закрыл глаза.
— С дороги, мальчишка!
Грезы прервал основательный пинок в зад. Бабур непроизвольно потянулся к поясу, за оружием, которого у него не было, а когда развернулся, то увидел двух воинов, в изумрудно-зеленых, цвета знамени Самарканда, кушаках.
Места, чтобы пройти, было более чем предостаточно, однако ему, вдобавок к пинку, ткнули под ребра тупым концом копья. Он отлетел к стене, а городские стражники, гогоча, прошли мимо.
Бабур уставился им вслед сузившимися от ярости, немигающими глазами, но, к счастью, никто из них и не подумал оглянуться на оборванца. Как только они свернули за угол, он двинулся следом, сообразив, что, скорее всего, они-то и выведут его к Кок-Сараю. Поспешая за ними, но благоразумно держась на почтительном расстоянии, он вскоре обнаружил, что вокруг теперь почти не видно нищих, зато полным-полно воинов: одни явно заступали на дежурство, другие, напротив, возвращались в казармы, отстояв караул на городских стенах. Наученный горьким опытом, он теперь старался держаться от них подальше, прижимаясь при их приближении к стенам, ныряя в дверные проемы или за кучи мусора. Наконец впереди замаячили высокие стены самого сердца города, могучей крепости Кок-Сарай, возведенной по приказу самого Тимура.
«Это мой дворец», — подумал Бабур, непроизвольно нащупав и сжав в кулаке кольцо великого предка.
