— А меня — Джеремая, — выдохнул я ей в спину.
— Клево. Хотя не хотела бы такого имени. — Она опять коротко хохотнула. — Шутка. Не обращай внимания. — Милкшейк грациозно откинула рукой волосы. — Вот и пришли, видишь?
Длинный палец с золотым наконечником показал на трейлер, зажатый, точно сыр в булке, между двумя грузовиками. Она прибавила шагу, почти выбивая искры из асфальта, и поежилась, охватив руками тонкие плечи. На ней был только топик в тон трусикам. Спеша следом, я уже перешел в бег. Она запустила руку в небольшой кожаный рюдикюльчик на плече и порылась там, чем-то звеня. Я решил, что мелочью, отчего ладонь моя инстинктивно сложилась горсткой, ожидая подачки. Однако она достала ключи и открыла машину.
— Вперед.
Как только мы уселись, она вставила ключ в зажигание и завела машину. Я запаниковал, вспомнив страшные истории о похищении детей, которых потом приносили в жертву или съедали.
Она недоуменно обернулась, заметив, что я приник к двери.
— Расслабься. Это я печку включила. Видишь — печка. Сейчас согреемся. — И пододвинулась ко мне, потому что печка действительно заработала у моих ног. — На кой ляд ты мне сдался, сосунок? — Она сбросила туфли и стала массировать пальцы. — Так это твоего папы грузовик?
— Он… — я замялся, — не папа.
— Правильно. Задница он. Я, кажется, знаю этого типа. Все бабки проматывает на телок.
Я лишь пожал плечами.
— Туалет-то у него есть?
— Угу. А еще телик и холодильник, и спальник тоже.
— Ну, тащусь, прямо дворец. — Она повела носом. — Черт, ноги воняют. Хочешь понюхать? — положила она мне ступню на колено, совсем как Сара недавно делала в машине с моим новым «папой». Я со смехом закрутил головой.
— Понюхай-понюхай, — настаивала она, также хохоча.
Я сделал попытку сбросить ее ногу, которой она крутила перед моим носом. Ожесточенно отбиваясь, я сполз с сиденья на пол и смеялся так, что на глазах выступили слезы. Тогда она примостилась как раз надо мной и стала тыкать ногой мне прямо в лицо. Я отбивался как мог, но совершенно обмяк от смеха.
— Проси пощады.
— Не… — вяло отпихивался я от неумолимо приближавшейся ступни.
— Проси, — хохотала она. — А то хуже будет.
— Не-ет!
— Тогда страдай! — и сунула ногу прямо мне в лицо.
Я заорал:
— Пощады, пощады! — не в силах отдышаться. Напоследок она провела носком по щеке и подобрала ноту, вытирая расплывшиеся черные слезы — у нее потекла тушь. На время мы затихли, переводя дыхание. Через несколько минут она поинтересовалась, не голоден ли я.
— У меня где-то завалялись пончики.
— Это твоя машина? — спросил я с пола.
— Ты че? — произнесла она нараспев, выволакивая откуда-то розово-белую коробку. — Сколько, ты думаешь, мне лет?
Я пожал плечами.
— Это тачка моей мамаши. — Она с хрустом распечатала пачку. — Самообслуживание.
Я взял пончик с шоколадной крошкой. Она выбрала глазированный с кремом.
— Так, сколько, думаешь, мне лет? Угадай.
Ростом моя новая знакомая была повыше меня, хотя и ненамного, даже на каблуках, зато красилась и одевалась, как взрослая. Я потряс головой и смахнул крошки со рта.
— Двенадцать, почти тринадцать. Кто мне даст водить машину, дурачина, — пробубнила она с набитым ртом.
— А мне десять, — соврал я.
— С виду не скажешь. — Она впихнула в рот пончик почти целиком, измазав кремом нос. Я деликатно промолчал.
— Где же твоя мама? — перевел я разговор.
Она фыркнула.
— «Моя мама»… Сказал тоже… Перепихивается, чтобы ты знал, цыпа.
— Что?
— Трахом занимается. Понятно? Она шлюха и сейчас на работе.
Я кивнул, хотя понял не совсем. Главное, что успокаивало — ее мама сейчас не вернется и не положит конец нашей интересной компании.
Она облизала пальцы.
— Я живу сама по себе, да еще и ящерицы за мной присматривают.
— Ящерицы? Моя мама тоже про них говорила.
— Да ну? И что именно?
— Что Кенни вешается на каждую встречную ящерицу.
— Тогда понятно. Значит, тоже трудится где-нибудь на этой стоянке. — Милкшейк проглотила остатки пончика. — Но я так не работаю, я не стояночница. — Она еще раз укусила пончик. — Ау твоего папаши нет никаких знаков на машине.
— Что еще за знаки?
— Знаки для ящериц, простофиля.
— Какие?
— Ты что — не знаешь, кто такие ящерицы? — искренне удивилась она. Из раскрытого рта посыпались крошки.
Я отрицательно потряс головой.
— Ладно, — проглотила она. — Ящерица — это проститутка. Секс за деньги. Усек?
Я кивнул.
— И если ты работаешь на стоянке, то ты — ящерица стояночная. Ясно?
— Угу, — пробубнил я и полез за кремовым пончиком, который так аппетитно ела она.
— Смотри. — Вскочив, она порылась за сиденьем и выудила фонарик.
— Вот. — Девочка посветила на кузов соседнего грузовика. Я посмотрел в ту сторону, прильнув к ее плечу. От нее пахло какими-то духами, но настолько резко, что я ощутил легкую дурноту. Луч фонаря заплясал на дверце грузовика, выхватив из темноты рисунок. Там была ящерица из мультфильма, в пестрых одеждах, перечеркнутая яркой полосой. — Видал? Это значит, ему ящерицы не нужны. — Она выключила фонарик. Я отодвинулся на свое место.
Кенни не обзавелся такими наклейками.
— Я ж тебе говорю, — кивнула она.
— Значит, твоя мама — ящерица?
— Так же, как и я, — произнесла она, отворачиваясь от окна. — Холодно, однако. Тебе повезло, что мы встретились.
Мы спали на задних сиденьях, в кузове трейлера. Я проснулся первым. Голова Милкшейк покоилась между моих ног, а ноги она, подогнув, уложила на подставленный стул. Я не шелохнулся, боясь разбудить ее, хотя было чертовски неудобно.
Проснувшись, она тут же вскочила и села. Я сонно заворочался, прикидываясь, будто только просыпаюсь.
— Черт, жаль у нас в трейлере нет туалета, — пробормотала Милкшейк. Натянув ботинки вместо туфель, она накинула какой-то пиджачишко. — За мной.
Она пошла за трейлер. В небе прорезались светлые голубые полосы и горы в отдалении смотрелись точно розоватые верблюжьи горбы.
— Твоя очередь, — она запрыгнула на сиденье и вручила мне рулон туалетной бумаги. — Завтракать будешь? — спросила она, открывая маленькое зеркальце. — Вот дерьмо, и так каждое утро. — Плюнув на палец, она стала вытирать черные круги под глазами.
