Я пролез сквозь шторы и обнаружил за ними вполне уютное помещение. Забравшись под пропахшие потом одеяла, я уснул под рокот мотора, споривший с их веселыми голосами.
— Ты там присматривай, Кенни, за мной, понял?
Сквозь щель в занавеске я увидел, как Сара напяливает платиновый парик и взбивает пышные искусственные локоны над голыми плечами.
— Ну, как всегда, — он ударил по баранке.
— Всегда — у тебя не очень-то получается, а я не хочу, чтобы мне руку сломали, пока ты будешь висеть на какой-нибудь придорожной ящерице.
— Буду следить за тобой отсюда, заодно и в книжке надо кой-чего подкрасить. — Он демонстративно пролистнул перед ней страницы своего формуляра. — На последней весовой станции нас опустили. Придется немножко подмухлевать. — Он расстроенно покачал головой, перелистывая документы. — Это ж надо, как опустили, — зацокал он языком. — Да еще пришлось давать такого крюка — забирать твоего малыша…
— Да пошел ты к черту — я больше зарабатываю, чем ты за своей баранкой.
Она дерзко сунула ему ногу в пах с видом превосходства. Он погладил ее бедро.
— Так зачем, говоришь, мы встали? — с намеком произнес он и стал пригибать ее голову к джинсам.
— За помаду нужно платить! — с вызовом отвечала она.
— Тогда удачной тебе охоты, ночная бабочка, — рассмеялся он, выпуская ее. — Не бойся, буду начеку. — И шлепнул по заднице, когда она выбиралась из машины.
Она еще что-то шепнула ему на ухо, отчего он снова рассмеялся.
— Ну, до встречи!
— Ага, — ответил он и, когда захлопнулась дверь, стал безмолвно созерцать свою книжку, сложенную шалашиком на бедре. Затем со вздохом отбросил ее. Вставил в магнитофон кассету с «кантри» и стал подпрыгивать, отчего кабина заходила ходуном будто на «чертовом колесе» в парке развлечений.
Все это походило на какой-то дикий танец, если бы я не увидел, что он, оживленно ворочаясь, обрызгивает себя дезодорантом во всех местах, где можно достать: подмышками, в пах, на задницу и в прическу, которую он тут же взлохматил «площадкой». Он выдавил в рот большой синий ком «Крэста».[6]Я думал, сейчас его перекосит, и он станет отплевываться, но как бы ни так — только облизнулся. После чего впихнул ноги в ковбойские сапоги с голенищами под цвет гепардовой шкуры и распахнул дверь. Звякнули ступеньки под кабиной — он вернулся, снял крестик с зеркальца и нацепил на шею. Хлопнула дверь, и свет в кабине погас. Каблуки застучали по асфальту — я высунулся и увидел, как он исчезает в длинной колонне грузовиков, выстроившихся вдоль дороги, точно спящий дракон.
В кабине была тьма кромешная, а где включается свет, я не знал. В спальнике за пологом должен быть туалет, куда мне давно приспичило, но там было темно и страшно. Я вглядывался в серебристый занавес — и мне казалось все время, что за ним скрывается что-то недоброе. Ясно — что. Зло, которое теперь снова будет грозить мне отовсюду, после того как я покинул церковь деда. На миг мне показалось, что на меня глянули светящиеся красным светом глаза Сатаны. Сердце екнуло в груди, и я невольно схватился за дверную рукоятку со стороны сиденья мамы, еще хранившего ее тепло. Мой мочевой пузырь грозил лопнуть. В окне опять промелькнули две красные светящиеся точки — просто проезжавший грузовик — попытался успокоить себя, но тут же увидел наплывающие красные глаза, бесплотные, сияющие, точно светляки, и дернул рукоятку изо всех сил, уже подчиняясь инстинкту, а не доводам рассудка. Дверь распахнулась, и я вылетел из кабины, болтаясь, словно на крючке. Я спрыгнул на асфальт и сразу отшатнулся, когда мимо промчалась громадная цистерна, гудя и сотрясаясь всеми своими мостами. Как только я пришел в себя, сразу набросился на дверь и захлопнул ее изо всех сил, чтобы Сатана не успел выскочить за мной. Переводя дыхание, сквозь шум шоссе, я представил, как он там сейчас злобно скребется и скалит челюсти в бессильной попытке достать меня за темным стеклом кабины. Ноги сводило холодом. Ничего удивительного — меня забрали в одной пижаме, без тапочек.
— Черт! — вырвалось у меня внезапно громко и тут же погасло в холодном бездвижном воздухе. Однако насущная потребность освободить мочевой пузырь поджимала и ни о чем другом я сейчас думать не мог. Оглянувшись по сторонам, я решил пристроиться у колеса. На шоссе было тихо, но я все равно не спускал глаз с кабины. И тут щелкнул замок — я вздрогнул, ожидая атаки Сатаны, но это была дверца соседней машины.
— Доброй ночи, детка, — услышал я, разглядывая обмоченные пижамные штаны. За моей спиной стояла девица на высоких каблуках.
— Хочешь трахнуть меня своим шнурком? — кивнула она, глядя мне ниже пояса, и я поспешно заправился. — Правильно, лучше спрячь свой стручок до поры — он не вызрел.
Я растерянно заморгал, не зная, переживать ли это как оскорбление или просто как дружескую шутку.
Она расхохоталась, обнаруживая симпатичные ямочки в нарумяненных щеках. Я растерянно попятился к кабине, забыв, что там, за дверью, поджидает Сатана. Взобравшись на ступеньку, я дрожащей рукой дернул дверь, но она не поддавалась. Я повторил попытку.
— А ну-ка… — она тоже стала на ступеньку рядом. — Дай помогу.
Она налегла на рукоятку и с тем же успехом несколько раз дернула дверь.
— Погоди, сейчас разбудим, — и не сводя с меня глаз постучала. На ней было много косметики, к тому же искрящейся перламутровыми и золотыми блестками. С виду девица была не старой, но достаточно потасканной. Подведенные тушью глаза огорченно расширились. — Там есть хоть кто-нибудь? Ну ты, парень, попал.
Она спрыгнула со ступеньки, и я на миг разглядел ее пунцовые трусики под коротенькой юбкой. Недовольно пожав плечами, я продолжал дергать дверь.
— Да ты же захлопнул замок, чудачина, — она сочувственно — а, может, издевательски причмокнула накрашенными губами. — С таким же успехом можешь колотиться башкой в стенку.
Ее пухлый рот был подведен помадой сливового оттенка и намеренно увеличен, как у арлекина из кукольного театра.
— Пошли, — махнула она рукой, выбираясь на шоссе. — Не бойся. Не то замерзнешь.
Она помахала рукой еще настойчивее. Холодный металл жалил ступни. Я спрыгнул и последовал за ней.
— Милкшейк, — произнесла она, не оглядываясь.
— Спасибо, мадам, — отказался я, потому что было в самом деле холодно и коктейля не хотелось.
— Да нет, чудак, — расхохоталась она и обернулась. — Это меня зовут — Милкшейк.[7]А тебя как? — И пошла дальше, не оглядываясь, только протянув тонкую руку с золотыми ногтями. Я неуверенно потряс ее, ухватившись за длинные пальцы, но она ответила, как равному, более уверенным рукопожатием. Она семенила по асфальту так уверенно, будто у нее были не длинные лодочки на шпильках, а сандалии. Я едва поспевал следом.
