Потом Констанс закутала маленького Аффада в огромное, приятно пахнувшее банное полотенце и посыпала тальком, прежде чем уложить спать в тихой спальне с верным ночником — крошечной елочкой с электрическими фонариками. Наконец мальчик отдал себя во власть сна, уступил ему, отдался ему полностью. Некоторое время, правда, он поворочался, почти как прежде, но потом улегся на бок и, как корабль, погружающийся в волну, погрузился в сон. Однако он сделал то, чего никогда не делал прежде, — засунул большой палец в рот. Этот жест, как известно предполагает возврат к тому времени, когда случился психический шок, — так человек трогает шрам, вспоминая старую рану. Пока Констанс сидела рядом с кроватью и смотрела на спокойно спящего мальчика, у нее крепли надежды на его возвращение к нормальной жизни. Но она помрачнела, вспомнив о старшем Аффаде, представив себе его радость и, возможно, благодарность. Неужели ею все-таки руководила личная заинтересованность? Неужели поэтому?… Констанс резко махнула головой, отгоняя непрошеные мысли, и посмотрела на часы. Оставалось еще полчаса до прихода швейцарской няни. Мальчик спал спокойно, и, вероятно, можно было на цыпочках выйти из комнаты, но Констанс решила не рисковать на случай, если в его поведении появится что-то новое и важное, чего нельзя пропустить. Она пересекла комнату и, подойдя к столу, где лежал ежедневник, сделала короткую запись, которую решила развить в истории болезни, сначала наговорив на диктофон и потом отдав запись машинистке. Время пробежало быстро, и когда няня на цыпочках вошла в спальню, Констанс уже поставила точку и была готова одеться и уйти. Одеваясь, она рассказала няне о том, что произошло днем и вечером, и девушка очень обрадовалась добрым новостям.
— Возможно, это начало радикального сдвига, — проговорила Констанс. — Однако нам надо набраться терпения и не торопить события.
Тем не менее, сама Констанс была настроена радостно и оптимистично. Полностью погрузившись в свои мысли, она управляла автомобилем на редкость плохо, особенно когда ехала по городу и парковалась. Однако опоздала она ненамного, и ей было приятно видеть, какое облегчение испытал Шварц при ее появлении, кстати, не менее приятно, пришлось ей признаться самой себе, было видеть очевидное восхищение коллег. Новая прическа произвела впечатление — и это тоже оказалось приятно. Стоило ей перехватить Шварца, как она взволнованно поведала ему о случившемся. Он удивленно, но с удовольствием присвистнул.
— Вот это прорыв! Может быть, твой первоначальный диагноз правильный, и это histoire de biberon![32]Большая удача, если он сможет еще раз пройти по тому же пути, как электрик, который ищет, где оборвался провод… Ты счастливица, Констанс! Мне не пришлось наблюдать такие мощные очистительные перемены, черт меня подери! Однако важнее всего сейчас, чтобы мальчик опять не замкнулся — надеюсь, он не остановится, пока полностью не изживет травму. Если это случится завтра, когда угодно, пожалуйста, позвони мне. Я хочу быть в курсе.
К своему удивлению, да и некоторому разочарованию, Констанс сама чуть не расплакалась, однако ей удалось сдержать слезы, правда, пришлось высморкаться. Плохая реклама для уверенного в себе ученого, с горечью сказала себе Констанс.
Шварц сделал круг по залу и опять приблизился к Констанс, держа в руке неизменный стакан с виски.
— Кстати, — проговорил он, — я совсем забыл. Мне стало трудно прикрывать тебя, бесконечные телефонные звонки — нет, это не Аффад, это принц постоянно спрашивает, где ты и скоро ли вернешься. Я сказал, что у тебя по меньшей мере двухмесячный отпуск по болезни и ты уехала из Швейцарии. Правильно?
Констанс стало обидно, что звонил не Аффад, но она быстро справилась со своими чувствами.
— Конечно. Я никому ничего не должна. Я ведь свободна, правда?
— Они там беспокоятся насчет письма, посланного Аффаду на адрес Красного Креста и полученного тобой. Не знаю, что это может означать, но голос у принца был весьма озабоченный. Он спрашивал, не уничтожила ли ты письмо, не распечатала ли его и, вообще, что ты с ним сделала. Что мне отвечать?
Констанс почувствовала, что краснеет. У Шварца было любопытство в глазах, хотя насчет Аффада она не очень с ним откровенничала.
— Если принц позвонит, пожалуйста, передайте ему самый теплый привет и скажите, что письмо, которое он ищет, попало в руки глупого слуги Обри Блэнфорда и я взяла его, рассчитывая увидеть Аффада до его отъезда. Однако мы не встретились, и письмо осталось у меня. Оно ждет его, если только он не хочет, чтобы я переслала его в Египет. Но ведь он сам говорил, что скоро вернется, так что я спрятала его в надежном месте до его приезда и…
Вдруг Констанс почувствовала, как у нее в жилах стынет кровь, и поднесла руку к щеке.
— Старик очень беспокоится, — проговорил Шварц. — Он боится, что ты уничтожила его с досады или распечатала, и, не дай Бог, теперь тебе известно его содержание… Что это такое, черт его подери? Любовное послание? — Он умолк, обратив внимание на ее испуганное лицо. — Констанс! — вскрикнул он.
— Вы сказали, что Мнемидис смотрел книги у меня на полке? — спросила она.
Шварц развел руками с выражением удивления и покорности на лице.
— Ты же дала ему разрешение пользоваться книгами, или нет?
Констанс кивнула, так как и впрямь говорила, что он может взять любую книгу, хотя на ее собственных полках стояли в основном учебники, словари и справочники. На самом деле она имела в виду совсем неплохую больничную библиотеку, в которой было много романов и другой неспециальной литературы.
— Я говорил тебе, что он забрал много твоих книг, — явно сердясь, сказал Шварц, — но он получил от тебя разрешение.
Констанс кивнула. Она забыла о каком бы то ни было разговоре на эту тему.
— Библия, — произнесла она. — Библия! Письмо Аффада я положила в Библию!
Она сильно побледнела, и Шварц испугался.
— Ну и что? Ты можешь хоть сейчас взять его у Мнемидиса. Не съел же он его, в конце концов!
Оставалось только надеяться на лучшее; в то же время ее привела в ярость мысль, что весь сыр-бор разгорелся из-за какого-то письма — хотя, конечно же, ей было известно (пусть даже она не верила в это), что именно заключалось в письме. Час смерти — неужели так важно это знать?
— Позвони в клинику, узнай, когда дежурит Пьер, и попроси его забрать книгу. Мнемидис еще какое-то время пробудет под действием сильных успокоительных. Ему это до того понравилось, что он попросил еще разок избавить его от самого себя.
Шварц прав. Пьер непременно достанет проклятое письмо, если его попросить. Все так, но столь велико было волнение и нетерпение Констанс, что она выскользнула в холл отеля и отыскала телефон. Позвонив в секретариат клиники, она попросила посмотреть, когда дежурит Пьер. К сожалению, его смена начиналась лишь в восемь утра; что же до больного, то он спал, и его маленькая палата была заперта, поэтому напрасно было просить кого-то другого в такой час искать письмо. Самое разумное подождать, когда придет Пьер. Так или иначе, но Констанс не могла успокоиться. Она говорила себе, что нет причин, которые могли бы помешать найти письмо. И все-таки… пропажа странным образом выбила ее из колеи.
