Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
– Ладно тебе, – говорит Ключарев и мягко, и тонко, и вовремя. – Ладно, старушка.
У Майи слезы, разрядка. И понятное ж дело: пашет и пашет – и дома, и на работе, – и конечно же, хочется временами куда-то пойти. Самой показаться, других посмотреть. Другие люди, другие глаза и другие слова – оно ведь ей как зеркало, женщина как-никак. Успокоившись, Майя говорит, что, разумеется, Ключарев поступил правильно и честно и что никогда больше они, Ключаревы, в тот дом ни ногой. Даже если их просить станут – ни за что.
– Ни за что!.. Ты понял? – Она остывает и уже расслабляется: – А я-то думала, что мы с ней очень дружны. Я думала, что на нашей-то женской дружбе все и держится.
– А я, – улыбается Ключарев, – был уверен, что все держится на моем личном обаянии.
– Ну ты-то преувеличивал – это понятно. А вот я не ожидала.
Ключарев закуривает, тут уж надо промолчать, преувеличивал он или не преувеличивал.
– Знаешь, – говорит Майя, – для меня все как-то разом обрисовалось. Все по-другому увиделось.
– Я тоже об этом думаю… Это у них как клан. Как неписаные правила клана.
Но жена не об этом – она о другом:
– Нет. Я о Наташе… Какая она вдруг стала вся понятная.
– Деловая женщина.
– Нет. Какая она в себе уверенная.
Домашняя тишь и плюс условный рефлекс вечернего чая делают речь Ключаревых взаимопонятной и взаимоуступчивой. Жена рассказывает о своей работе, прошел отчет. А Ключарев вспоминает, что надо закончить статью Рюрика. Он сейчас же, в ночь, ее закончит, а Майя пусть-ка сделает ему кофе.
– По-турецки кофе, – добавляет он с этаким остаточным смешком (предварительное поджаривание, рецепт Наташи Гусаровой, – даже в житейских мелочах Наташа стала частью их жизни). Ключарев зевает. Затем идет к своему столу, а запах кофе с кухни уже саднит и пьянит ему ноздри.
А это уже поздний вечер – Ключарев отрывается от статьи. Сидит. И мысль о том, что вот ведь он, Ключарев, один остался. Без друзей. Без приятелей даже. А ведь люди, и это понятно, группой живут. Помогают друг другу. Пьют, и то вместе. Развлекаются, или дело делают, или, скажем, просто языками чешут. Один защитил диссертацию, другой с женой развелся – и все равно это с кем-то обговаривается. И главное, конечно, помощь друг другу, жизнь не мед.
Так и есть. Этакое взаимное существование. То есть, разумеется, никто и никому клятв не дает и договором не скрепляет, но, видимо, как-то само собой понималось, что если он, Ключарев, приходит к Наташе Гусаровой в дом, – «дружим домами, сейчас только так, мой милый!» – то однажды ему придется что-то такое для нее или для них сделать. И не просто любезность, не Эдгара По подарить. А нечто побольше. Н-да. Группа Наташи Гусаровой. Группочки. И не обязательно они со знаком минус или со знаком плюс. Группочки, как люди, – разные. У Ивана Серафимовича его «стариканы», человек пять или шесть. Он без «стариканов» не может и не умеет. Так и живут в большом городе.
У Игорька Ясенева своя группа. Смешно получилось. Встретил он, Ключарев, Игоря Ясенева. Разговорились и покурили. То да се. «Я, – говорит Игорек Ясенев, – в гости иду. К знакомым». – «Сейчас идешь?» – «Нет, вечером. Интересные люди. Мы с женой частенько к ним ходим». И начал он, Игорь Ясенев, рассказывать. А Ключарев слушал. И получалось: люди действительно интересные. И работы у них любопытные. И биографии с вехами. И как-то даже на слово верится, что там интересно. И он, Ключарев, не очень стал вдумываться, а может, жалобы жены вспомнил, а может, просто поплыл по разговору, – бывает.
– Сводил бы ты меня к ним, – сказал вдруг Ключарев. Сказал, оживляясь и про себя соображая, что ведь и без Наташи Гусаровой обойтись можно. Не клином же свет.
Сказал и видит, что потускнел как-то Игорь Ясенев. «Да можно, – говорит. – Вообще-то можно». И мнется. И глаза отводит. И тут Ключарев сам сменил тему разговора. Не навязываться же. Что ж ты мне это самое «можно» цедишь, ведь ты идешь к ним сегодня. Ведь вечером. Ведь сам только что сказал об этом… И, разойдясь с Игорем, Ключарев все думал: чего это он постеснялся меня пригласить? Застыдился? Да уж не настолько я глупее тех интересных людей. И уж точно, что первый-то вечер я просидел бы у них мирно и чинно. Это уж само собой. Может, что-то скромненько и сказал бы, но ведь скромненько.
Так оно и было. Игорек свое право входа в группу оберегал. Дорожил им, правом-то. Потому и не поспешил пригласить. Может быть, и можно было привести в тот вечер Ключаревых, но нужно ли? От добра добра не ищут. А ему, Игорьку, и без Ключаревых там, видимо, хорошо… И тут Ключарев – он уже встал и ходит по комнате – как бы обрывает мысль и решает, что наплевать и что он проживет без этих группок. Не умрет. Они, видите ли, не хотят его, не желают. Ах ты господи. Прямо-таки зачахнет он без них. И это он уже чувствует себя личностью, индивидуальностью, которая выживает сама по себе. Шаг Ключарева становится твердым. А в голове под знакомый шум проносящихся ночных автобусов оседает новое, приобретенное в жизни понятие. Уже ясное, прозрачное и звонкое, как упавшая капля воды:
– Клан.
Слово неточное, «группа» лучше. Да и не в названии дело – может, его еще пока не существует, не придумали. И эта самая как бы расширенная семья, группа, клан, объединение друзей, или как там ни назови, – оно ж в общем-то естественное дело. Жили же когда-то люди родами и племенами. Были охотники. Купцы. Или рыбаки. Или, скажем, жили деревней, хутором, поселком. И в большом городе, в супербольшом, в огромном, потеряв уже прежний смысл и приобретя новые оттенки, конструкция не пропала и не погибла. Она сохранилась, она живуча и, видно, нужна людям. Да и что ж удивительного в том, что в огромном городе, оказывается, существуют свои хуторки, деревни и поселки. Человек знает, что делает.
Глава 7
Ключарев приходит на работу, а там – событие. В верхах наконец приняли решение. Отделу дали такую же трудоемкую чернорабочую тему – фактически продолжение прежней темы, как и предполагал Ключарев в свое время.
– Вот и дождались! – И вокруг слышатся соответствующие разговоры.
Даже Галя Южина растеряна, не жует свои бутерброды, на лице тень. Необходимость черной работы в науке не нуждается в особой защите. Дело нужное, и все понятно. Все ясно. Но обидно. И чувствуется витающая в воздухе коллективная грусть. Состояние небольших похорон. Иллюзии ведь тоже хоронят. Во всяком случае, веселиться нечего – это ясно.
– Н-да, брат, – вздыхает Бусичкин. – Такие-то кораблики!
Бусичкин даже обнимает за плечо Ключарева. Вздыхает. Ключарев соглашается: кораблики действительно скромные, не океанские.
– Зайди к Ивану, – говорит Бусичкин. – Я уже был у него. Он в ужасном состоянии…
Ключарев заходит к начотдела. Он еще на пороге, а Иван Серафимович уже машет рукой: не надо. Только без иронии. Без соболезнований, но и без твоей иронии, ради бога… И вот по этому жесту начальника (и еще он бледен, прозрачно бледен – это будет держаться на лице весь день) Ключарев понимает, как глубоко тот задет и уязвлен. Точнее, как глубоко и сильно он надеялся. Ключареву тоже не безразлично. Но плакать, пусть даже духовными слезами, он не будет.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 45
