2
Уставившись в зеркало ванной, я пытаюсь понять, почему никто не сказал мне, что мое левое веко отрастило маленький капюшон. Долгое время я выглядела моложе своих лет. А теперь вдруг все годы вылезли наружу, и я выгляжу аккурат на свой возраст – сорок четыре, а то и старше. Я приподнимаю лишнюю кожу и кручу ее между пальцами. Может, существует специальный крем? А как насчет упражнений для век?
– Что у тебя с глазом?
Питер засовывает голову в дверь ванной и, несмотря на раздражение от того, что меня застукали, я счастлива увидеть веснушчатую мордаху сына. В двенадцать его желания все еще скромны и легко выполнимы: вафли “Эгго” и спортивные трусы фирмы Fruit of the Loom – те, что с хлопчатобумажным поясом.
– Почему ты мне не сказал? – спрашиваю я.
Я полагаюсь на Питера. Мы очень близки, особенно в вопросах ухода за собой. У нас договор. Он отвечает за мои волосы. Говорит мне, когда отрастают корни, чтобы я записалась к Лайзе, своей парикмахерше. В свою очередь, я отвечаю за запах Питера. За его отсутствие. Двенадцатилетние мальчики почему-то не в состоянии учуять, чем пахнут их подмышки. Каждое утро он забегает ко мне и взмахивает руками, чтобы я могла ощутить дуновение. Душ, почти всегда говорю я. Иногда, очень редко, я вру и говорю, что все в порядке. Мальчишка и пахнуть должен как мальчишка.
– Чего я тебе не сказал?
– Про мое левое веко.
– Чего? Что оно нависает над глазом?
Я испускаю стон.
– Но совсем чуть-чуть.
Вновь смотрю в зеркало.
– Почему ты не сказал хоть что-то?
– А почему ты не сказала мне, что “Питер” на сленге – это пенис?
– Потому что это не так.
– Да нет, это так. Питер и два яйца?
– Клянусь, что ни разу не слышала этого выражения.
– Ладно, теперь ты понимаешь, почему я меняю имя на Педро.
– А как же Фрост?
– Это было в феврале. Когда мы учили Роберта Фроста[2].
– Ага, теперь ваши пути разошлись и ты хочешь быть Педро? – уточняю я.
Средние классы школы, как мне объяснили, – это сплошь экспериментирование в поисках себя. Наша задача как родителей – позволять детям примерять на себя разные личины, но иногда за этим не уследить. Сегодня Фрост, завтра Педро. Спасибо еще, что Питер не эмо, или имо, или как его? Я понятия не имею, что означает это эмо / имо, знаю только, что это какая-то разновидность готов, крутые чуваки, которые красят волосы в черный цвет и подводят глаза. Нет, Питер не из таких. Питер – романтик.
– Хорошо, – говорю я. – Кстати, о Петере ты не думал? Это немецкая версия Питера. Друзья могли бы говорить “Петер-ветер”. А с Педро ничего не рифмуется. У нас есть пластырь?
Я хочу приклеить веко – посмотреть, как оно будет выглядеть, если мне удастся его восстановить.
– Педро-с-кедра, – говорит Питер. – А мне нравится твое опущенное веко. Ты с ним похожа на собачку.
У меня отпадает челюсть. Знаешь что? Меня это бесит.
– Нет, на Джампо, – говорит сын.
Питер имеет в виду нашего двухлетнего пса, наполовину тибетского спаниеля, наполовину бог знает кого. Это какой-то Муссолини среди собак: вес двенадцать фунтов, ужасно нервный и подвижный, поедает собственные какашки. Отвратительно, конечно, но, если подумать, даже удобно. Не нужно повсюду таскать за собой эти пластиковые пакеты.
– Брось это, Джампо, ты, маленький негодяй! – кричит внизу Зои.
Мы слышим, как пес с упорством маньяка носится по полу, вероятнее всего, раскатывая рулон туалетной бумаги – его второе, после какашек, излюбленное лакомство. Джампо по-тибетски означает “кроткий” – как оказалось, такое определение совершенно не подходит нашей собаке, но я не расстраиваюсь: предпочитаю иметь пса с характером. Последние полтора года в доме как будто снова появился младенец, и я наслаждалась каждой минутой. Джампо – мой малыш, третий ребенок, которого у меня никогда не будет.
– Ему нужно погулять. Радость моя, ты его не выведешь? Мне нужно подготовиться к вечеру.
Питер корчит гримасу.
– Пожалуйста?
– Ладно.
– Спасибо. Эй, подожди, пока ты не ушел – у нас есть пластырь?
– Вряд ли. Хотя, кажется, я видел какую-то клейкую ленту в ящике со всяким хламом.
Я рассматриваю веко.
– Еще одно одолжение?
– Ну что еще? – вздыхает Питер.
– Принесешь мне эту ленту после того, как погуляешь с собакой?
Он кивает.
– Ты мой сын номер один, – говорю я.
– Твой единственный сын.
– И первый по счету, – уточняю я, целуя его в щеку.
Сегодня я сопровождаю Уильяма на презентацию новой водки “ФиГ” – проект, над которым он и его команда в “ККМ-Рекламе” работали много недель. Я давно предвкушала это событие. Там будет живая музыка. Какая-то новая крутая группа, женское трио с электроскрипками – с каких-то гор, то ли Адирондак, то ли Озарк, не помню откуда.
Деловой стиль, сказал Уильям, и я достаю свой бывалый темно-красный костюм “Энн Тейлор”. В 90-е годы, когда я тоже работала в рекламном бизнесе, это был мой ударный наряд. Надеваю его и подхожу к зеркалу. Костюм выглядит несколько старомодным, но, может быть, если я надену массивное серебряное колье, которое Недра подарила мне на прошлый день рождения, будет не так заметно, что он видал и лучшие дни. Я познакомилась с Недрой Рао пятнадцать лет назад в детском саду “Мамочка и я”. Она моя лучшая подруга, а еще, по случаю, один из наиболее известных адвокатов по бракоразводным делам штата Калифорния. Ее здравый и очень дельный совет стоит 425 долларов в час, но я всегда могу получить его бесплатно, потому что Недра меня любит. Я пытаюсь взглянуть на костюм ее глазами. Я точно знаю, она сказала бы: “О-о, нет, дорогая, ты же это не всерьез!” – со своим шикарным английским акцентом. Тем хуже. В моем гардеробе нет больше ничего, что подходило бы под определение “деловой стиль”. Натянув лодочки, я спускаюсь по лестнице.
