Они присели.
— Ладно, расскажите мне про этот треклятый платок.
— Про мандилион. — Филиппа помрачнела, едва произнесла это слово. Выпрямив спину, она сжала руку в кулачок. — Про «веронику»…
— Да-да, все эти названия я от вас уже слышал. Но что там насчет пресловутого «проклятия», которого вы так боитесь?
Женщина прикусила нижнюю губу.
— Оказавшись рядом с «вероникой», человек теряет способность лгать. Платок как бы вытягивает из тебя правду…
Криспин расхохотался и поспешил отставить кубок из опасения расплескать вино.
— Ах, в этом ваше «проклятие»? О да, женщинам такое не понравится.
— Вам смешно? — резко вопросила она. — Тогда представьте, что вы ведете дело с богатым клиентом и в то же время обязаны говорить правду. А если это ваш враг? Или супруга? Женщина, которую вы нашли привлекательной?
Криспин прекратил смеяться.
— До сих пор смешно?
— То есть… вы хотите сказать, что придется выкладывать всю правду? Даже собственные мысли? И… и чувства?
— Да.
Они обменялись невеселыми взглядами.
— Вы правы, — торжественно заявил Криспин. — В этом что-то есть… И где ваш супруг приобрел столь удивительную вещь?
— Не знаю. В Палестине, мне кажется. Впрочем, не уверена.
— А как она выглядит?
— Я видела ее один лишь раз. Вот примерно такого размера, — сказала она, разводя руки в стороны. — Квадратная. Просто кусок ткани. Но… с лицом.
— Где вы видели ее в последний раз? В этом доме? Или где-то еще?
— Да, в доме. В мезонине.
— А где ваш супруг ее хранил?
Филиппа вскочила со стула.
— Если бы я знала, то сама бы нашла! И уничтожила!
Шлейф платья шуршал по полу, когда она принялась раздраженно мерить шагами пол перед камином.
— Уничтожить? Такую ценную реликвию? С ликом Господним?! Богохульство!
— Господи, прости… — Она встряхнула головой и перекрестилась. — Я уверена, что честность порой бывает излишней.
Криспин тоже поднялся и присоединился к ней у огня.
— Ну хорошо… А вот зачем понадобилось так много замков? Чтобы отвадить воров? Или… удержать что-то внутри стен этого дома?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Николас отличался от других людей. Замкнутый. И богатый.
— Вы, должно быть, уже обыскали весь особняк. Пошарили в сундуках, за ларями…
— Разумеется!
— А как насчет других? Они знают, что это такое?
— Слуги? Нет. Откуда им знать?
Филиппа обхватила лицо ладонями. Пальцы ее оказались длинными, но с красной, стертой кожей и обгрызенными ногтями.
Криспин покачал головой:
— В таком случае, миледи, я не понимаю, на что вы надеетесь. Здесь разве что чудо поможет.
— Это уже ваша работа. Я там и сям слышала, что вы якобы отыскиваете потерянное, даже когда следов почти нет.
— Верно, — кивнул Криспин. — Полагаю, если у меня появится право полного доступа к дому, задача упростится.
— Я даю вам это право. Пожалуй, прикажу выдать вам ключ. Адаму это не понравится, — сказала она с неподобающей для истинной леди злорадной усмешкой. К тому же гнев всякий раз делал ее акцент более заметным. — Но меня уже давно не беспокоит, что ему нравится или не нравится.
— Кроме того, мне бы еще раз хотелось осмотреть мезонин.
Она обняла себя за плечи.
— Зачем вам туда ходить?
Криспин молча стоял, смутно ощущая присутствие Джека, который маячил где-то за спиной.
— Ведь он там…
— Уолкот?
— Да. Я не смогла придумать… другого места…
— Понимаю. И все же… можно?
— Да. И заберите своего слугу с собой.
Очаг бросал отблески на ее круглые щеки, янтарем подсвечивая бледную кожу.
Криспин машинально поклонился — старые привычки—и поспешил увести мальчишку, пока не случилось какой-нибудь еще оплошности.
— Нахальная такая… — бормотал Джек, следуя за хозяином. — «А он умеет подавать вино?.. И заберите своего слугу…» Можно подумать, она настоящая леди, а сама-то всего лишь горничная.
— Строго говоря, она — хозяйка этого дома и потому имеет все права так себя вести, нравится тебе это или нет.
— Вам и самому не нравится.
— Это уже мое дело. Кстати, в последнее время ты что-то дерзить много стал.
— Извините, хозяин. Но это дело меня с толку сбило. Она была служанкой, зато теперь превратилась в благородную даму, а вот вы были рыцарем, однако сейчас немногим лучше слуги. Голова идет кругом! Уже не знаешь, кому кланяться…
— Хочешь подзатыльник? Он тебе напомнит.
Джек прикусил язычок. В полном молчании они добрались до мезонина. Разбитую дверь еще не починили, но острые, опасные куски успели убрать. Николас Уолкот покоился на траурном постаменте, прикрытый до груди льняным полотнищем. Его обмыли, и на подушке лежали расчесанные волосы.
Криспин был рад, что запах разложения пока не дал о себе знать.
Джек замер в проеме и уставился на зажженные свечи вокруг злосчастного торговца.
— Я не очень люблю покойников, — прошептал он.
— Можешь не входить, — негромко предложил Криспин.
— Спасибо, хозяин.
Сложив руки на груди, Джек спрятался в тени галереи.
Огня нет. Помещение застужено. «Да, так лучше для сохранности тела», — подумал Криспин, плотнее закутываясь в плащ. Серый свет дня падал сквозь запертое окно, почти не разгоняя полумрак, царивший в комнате, несмотря на свечи.
Он и сам не знал, что здесь можно найти, однако постарался вообразить себе обстановку в ночь убийства. Криспин прикрыл глаза. Помнится, мезонин пах горелым дубом и ольхой благодаря зажженному очагу…
Чем занимался Уолкот в тот вечер? Принимал гостя, своего будущего убийцу? Или работал за столом, а на него неожиданно напали? Нет, наверняка он сам впустил этого человека и затем запер дверь. Но каким образом злодей потом отсюда вышел?
Ну хорошо, допустим, Уолкот трудился за столом. Криспин расслабился и попробовал представить себе всю картину. Скажем, Уолкот работал, затем поднялся налить вина. Взял кубок в руку — и в следующий миг получил нож в спину. Кубок падает, вино расплескивается по серванту, торговец оборачивается лицом к убийце и…
Криспин резко открыл глаза.
— Джек! Встань у двери и дай знать, если кто-то появится.
Мальчишка высунул нос из-за косяка.
