— Очень уж у вас речь ненатуральная. Напоминает заученный урок. Да и акцент… Хотя почти попали в точку.
Она покрутила обручальное кольцо на пальце.
— Да. Это полезный навык.
— Словом, нам больше нет нужды притворяться, Филиппа.
Она вскинула подбородок.
— Считаете, теперь у вас есть право называть меня по имени?
Чем больше он дразнил хозяйку дома, тем сильнее проявлялся ее акцент, характерный для простолюдинов.
— Да дело вовсе не в горничной. А в блуднице.
Она отступила на шаг, чтобы окинуть его взглядом — а может, чтобы было удобнее развернуть руку. Пощечина с такой силой хлестнула Криспина по лицу, что он пошатнулся. Погладил вздувшийся рубец и сказал улыбаясь:
— Приношу извинения.
Она поджала губы.
— Полагаю, теперь мы понимаем друг друга.
Криспин же продолжал задумчиво поглаживать щеку.
— Сударыня, у вас крепкая рука.
— Неженкой меня никто не назовет. Я выполняла тяжелую работу. Носила воду. Стирала и убиралась. Чуть ли не за двоих. И нет ничего странного, что хозяин обратил на меня внимание, хотя я никогда и не мечтала стать его женой.
Тут Криспин впервые заметил какую-то служанку в дальнем углу зала, которая делала вид, что подметает пол можжевеловым веником. Криспин понизил голос:
— Не перейти ли нам в гостиную?
Филиппа сложила руки на груди.
— Зачем? У меня нет желания с вами беседовать. Вы отлично дали понять, что не хотите иметь со мной никаких дел.
— Я расследую убийство. Если же вы предпочитаете беседовать с шерифом…
Огонь в ее глазах потух. Мельком оглянувшись на служанку, Филиппа кивнула и провела Криспина с Джеком в теплый зал. Устроившись на высоком резном стуле, она жестом предложила Криспину присесть рядом, на стуле поменьше.
Джек встал за спиной хозяина и принялся теребить подол своей туники.
— Ваш… паж умеет подавать вино?
Криспин оглянулся на мальчишку. После пощечины выражение веселого недоумения не сходило с его лица.
— Джек! Ты умеешь подавать вино?
— Ясное дело!
Паренек обиженно выпятил нижнюю губу и с вызовом посмотрел на Филиппу. Затем его взгляд скользнул по комнате. Обнаружив флягу, он подбежал к серванту и неловко наполнил два кубка, расплескав половину. Помедлил секунду, разглядывая серебро, затем принес кубок Криспину, но тот отрицательно покачал головой, подбородком показав на леди. Что-то проворчав, Джек повиновался. Обслужив потом Криспина, он вернулся к фляге, вне всяких сомнений, решая задачу, как бы самому угоститься вином или, скажем, спрятать драгоценный сосуд у себя за пазухой.
Филиппа сделала глоток, разглядывая Криспина поверх края кубка.
— Итак, мастер Уолкот обратил на вас внимание… — напомнил ей Криспин.
Она кивнула.
— Такое встречается разве что в балладах. Но он и впрямь мной увлекся, и в скором времени я стала хозяйкой этого дома.
— Вы любили мужа?
Кубок замер.
— Странный вопрос. Какая разница?
Криспин пожал плечами:
— Почему странный? Я просто поинтересовался.
— Странно, что вас это интересует.
— Вы, должно быть, запамятовали. — Он опустил голову и рассеянно провел пальцем по ободу серебряного кубка. — Я видел вас в «Чертополохе».
Филиппа отвернулась и уставилась на огонь. Прядь волос выбилась из ее тщательно уложенной прически, выделяясь на фоне шеи волнистой линией.
— Вы не сумеете понять…
— А вы попробуйте объяснить.
— Нам следовало бы поговорить про платок.
— Вас Адам Бектон нанимал?
Филиппа изобразила томную улыбку и откинула голову на высокую спинку стула.
— Что ж, хорошо. Да. Адам меня нанял. И какое это имеет значение?
— Похоже, ему не нравится ваше нынешнее положение.
— Как и вам.
— Речь не обо мне.
— В самом деле? — Ее улыбка расцвела, а Криспин помрачнел. — Впрочем, не важно. Действительно, он был против нашего с Николасом брака. Глупец Адам влюбился в меня.
— Я и сам догадался. Остается понять, насколько сильно он вас любит.
На сей раз Филиппа расхохоталась:
— Вы полагаете, Николаса убил он?
— Это не выходит за границы разумной догадки.
— Вы не знаете Адама.
— А вы, судя по всему, не знаете, на что способен мужчина ради любви.
Она отпила вина и отставила кубок.
— Вы хотели поговорить о платке.
— Должно быть, жизнь в качестве хозяйки дома оказалась несладкой для бывшей горничной.
Она продолжала разглядывать Криспина из-под недрогнувших век.
— Да, было трудно. Ни минуты покоя не видела.
— Из-за челяди?
— Из-за челяди, торговцев… кого угодно. Пока наконец я не высказала им все в лицо. Теперь я здесь хозяйка, и если кому-то это не по нраву, то их тут никто не держит. Николаса не интересовало, у какого мясника я покупаю говядину, а у какого бакалейщика — зерно. Мне вообще кажется, ему хотелось утереть всем нос, женившись на простолюдинке.
— И вы, конечно, тоже этому не противились?
— О да. Я научилась получать удовольствие от своей власти. Любой слуга, осмелившийся на дерзость в мою сторону, получал затрещину — или его попросту вышвыривали за дверь. Таковы порядки в моем доме.
— Даже сейчас, после смерти вашего хозяина и мужа?
Ее чувственные губы поджались в тонкую линию.
— Да, все останется как есть. После трех лет замужества я многому научилась.
— Даже читать?
— Немного. И еще я умею складывать числа. Благодаря Николасу. Но я буду еще учиться.
Криспин усмехнулся в кубок и отпил вина. Несмотря на сомнительные манеры, Филиппа Уолкот начинала нравиться ему все больше и больше.
— Ну ладно! — фыркнула она. — Платок. Надо поговорить о нем.
— Да. И о моем вознаграждении.
Она улыбнулась:
— Значит, сейчас готовы взять мои деньги?
— Я человек благоразумный.
Филиппа поднялась и положила руку на изящный кошель, подвешенный к ее расшитому поясу.
— Шесть пенсов, вы говорили?
— В день.
— В таком случае вот вам плата за неделю.
Она вытянула мешочек вперед, но не настолько, чтобы он оказался в пределах досягаемости Криспина. Пришлось встать, и он посмотрел на нее в упор. Сейчас на ее губах играла насмешливая улыбка, зато Криспин никогда не относился к деньгам с насмешкой. Наконец он подставил руку и, приняв мешочек, опустил его к себе в кошель — по-прежнему не сводя с нее глаз.
