— Если хотите, я могу спросить у Бертрана.
— Боже тебя упаси! — вскричала в тревоге Катерина. — Если магией занимается мужчина, его объявляют мудрецом, а если женщина, ее объявляют ведьмой! Мужчину ждет всеобщее почитание, а женщину — смерть.
Опешив от услышанного парадокса, Джулия на несколько мгновений замолчала, потом сказала:
— Может быть, то, что вы ищете, содержалось в книге, которую вы вернули Нотрдаму?
Катерина фыркнула.
— Возможно. Но ни ты, ни я, ни Молинас не поняли в ней ни слова. Нам не удалось даже разобрать, на каком языке она написана. Нет, Нотрдам нужен мне живым: он поможет расшифровать записи. А если не он, то его пресловутый учитель.
Ошеломленная Джулия предпочла сменить тему:
— Но при чем здесь Анна Понсард?
Катерина не любила, когда дочь задавала слишком прямые вопросы. Она чуть не сделала ей выговор, но потом решила ответить, но так, чтобы затемнить смысл. Кто знает, может, бедняжка Джулия когда-нибудь донесет на нее?
— У меня нет точных планов, да и у Молинаса их не было. Но тот, кто хочет получить власть над чужими судьбами, должен уметь делать людей податливыми, как глина, и держать под контролем сразу многих. Когда же он добьется власти над ними, он сможет заставить их плясать под те инструменты, которые определяют нашу жизнь: любовь, страсть, гнев. И эти инструменты будут уже звучать не по воле случая, а в руках умелого мастера. Понимаешь?
— Не совсем, но все это меня пугает.
Катерина приподняла голые соблазнительные плечи, которые Джулия облачала в верхнее платье.
— Заметь, что все короли и князья поступают так же, только у них больше возможностей, чем у меня. Вспомни Цезаря Борджа или интриги Павла Третьего Фарнезе. Единственное ограничение их возможностей заключалось в том, что они были мужчинами и не обладали врожденной женской проницательностью. Если женщина умна, она одновременно и змея, и львица. Не помню, кто это сказал. Потому-то мужчины и стараются взять нас под стражу, а то и убить. Они боятся, что мы воспользуемся тонкостью ума, данной нам от природы.
Джулия закончила с платьем матери и взялась за юбку[11].
— А что же Анна Понсард?
— Ей с самого начала было назначено выйти замуж за Нотрдама. Ее настоящее имя Жюмель, и она, похоже, действительно очень красива. Однако, моя девочка, она не принадлежит, как ты, например, к породе утонченных женщин. Я пытаюсь привести в движение механизмы, запущенные Молинасом. То, что я задумала, не должно тебя касаться.
Произнеся последнюю фразу, Катерина замолчала, и Джулия не решилась больше ни о чем спрашивать. Пытливый ум разглядел бы в колкостях герцогини признаки растерянности и даже страха. Ужас приближения старости заслонил все остальное. Катерине самой нравилось считать себя сильной и нравилось казаться сильной, но это была всего лишь форма защиты. На самом деле все обстояло не так. На самом деле она потеряла и власть, и эфемерную славу и была вынуждена, испытывая лишения, мыкаться по всей Европе в поисках убежища.
В конце концов, это ее два года назад раздели и высекли по требованию разъяренной толпы, которая жаждала ее смерти. Мужчинами она командовала безраздельно, при условии, что ей удавалось продемонстрировать им ту часть своего великолепного тела, которую они единственно почитали. Но ни один из них не зажег ни чувства, ни нежности в гордом сердце высокомерной аристократки.
Отец занимался ею, только пока она была ребенком, а у матери было слишком много сыновей, за которыми не уследишь, так что дочери особого внимания не доставалось. Образованием девочки ведали строгие учителя и служанки, которых она тоже мало интересовала. Ей преподавали уроки философии, наставляли в религии и читали рассказы из флорентийской литературы. Потом ее выдали замуж за жениха, с которым, по уговору семейства Чибо и семейства Варано, обручили, когда она еще нетвердо держалась на ножках. Их первая встреча с мужем незадолго до свадьбы оказалась для обоих самой радужной. Она была приятно удивлена, увидев перед собой милого юношу, а он просто оторопел от ее неожиданной красоты.
Однако первая брачная ночь обернулась настоящим адом. Катерина запомнила грубость и боль и пыхтящее над ней потное, волосатое тело, абсолютно безразличное к тому, как она себя чувствует в его объятиях. Потом муж грубо спихнул ее с постели, схватил тряпочку со следами крови, постеленную поверх простыни, и помчался к друзьям с этим доказательством своей мужской силы. Больше она его в ту ночь не видела.
Если ее супружеская жизнь с человеком, который насиловал се каждый раз, когда ему взбредало в голову, была просто жалка, то опыт управления Камерино вылился в нечто ужасающее. Вплоть до самой смерти мужа придворные без конца сулили ей неизбежную гибель. Знать интриговала, духовенство подстрекало население против нее, даже слуги ее не слушались. Она сопротивлялась как могла, зачастую прибегая к ядам или рубя головы.
Тверже всего она держала династическую линию. Дочь она отнюдь не находила блестящей, и тем не менее девушка имела права на наследование феода. По этой причине она обрекла ее на брак с таким человеком, как Гвидобальдо делла Ровере, таким же грубым, как герцог Варано, но гораздо более злобным. Однако даже это средство не уберегло их от необузданных притязаний Фарнезе. Жестокий и безжалостный Папа избавился от них, просто подписав декрет, лишавший их всего имущества, а вместе с ним и чести и обрекавший их на полную скитаний жизнь вне закона. А потом на их горизонте появились кардинал Торнабуони и этот странный Молинас…
Катерина отогнала от себя воспоминания и закончила одеваться, чтобы спуститься в нижний этаж палаццо, где располагались апартаменты кардинала делла Ровере. Она остановилась возле неподвижно застывшего у дверей кабинета слуги.
— Как думаешь, его преосвященство меня примет?
— Сейчас узнаю.
Слуга открыл позолоченную створку двери и на миг исчез за ней. Вернувшись, он с поклоном посторонился.
— Пожалуйте, мадам.
Катерина вошла. Следуя своему лукавому обыкновению, она присела в низком поклоне, чтобы дать кардиналу возможность полюбоваться грудью. Прелат выдержал паузу больше положенной, потом пробормотал слегка охрипшим голосом:
— Входите, герцогиня.
Катерина выпрямилась. Следуя приглашающему жесту унизанной кольцами кардинальской руки, она послушно уселась в обитое красным бархатом кресло перед письменным столом.
— Я осмелилась побеспокоить ваше преосвященство, так как узнала, что в город прибыл один из моих родственников. Я бы хотела попросить вас разрешить мне визит к нему. Речь идет о Франческо Марии Чибо, из Чибо Лигурийских.
