«В магазине «Тиффани», — подумал я. — Будто там мало своей охраны! А как насчет Музея современного искусства и половины ресторанов в путеводителе Загата? Это Нью-Йорк. Полицейских не хватит, чтобы охранять все знаменитые заведения».
— И позвольте напомнить всем, что это секретная информация, — закончил Макгиннесс. Его суровый взгляд вернулся ко мне.
Я отвел глаза, собрался было оправдаться, но решил — черт с ним. Вместо этого взял еще чашку кофе, отпил глоток горячего, кислого напитка и уставился в окно на захватывающее зрелище Бруклинского моста.
Может, убийца сделает мне личное одолжение и начнет терроризировать какой-нибудь другой район.
Глава тридцатая
Учитель, свернув с Восьмой авеню на Сорок вторую улицу, сощурился за темными очками фирмы «Дизель» от яркого солнечного света.
Он снова переоделся, теперь на нем были куртка из ягнячьей кожи от Пьеро Гуччи, майка с вызывающим рисунком и сапоги из кожи ската от Луккезе — одежда казалась повседневной, но знатоки поняли бы, что стоит она нескольких месячных зарплат. Он не побрился, и модная щетина на щеках придавала ему вид рок- или кинозвезды.
Он шел к Таймс-сквер в толпе тупых неудачников, и ему хотелось расхохотаться. То, что он делал это средь бела дня, было дерзким, горячило кровь. Словно под воздействием лучшего наркотика, какой только можно себе представить.
Наконец-то он выплеснет сдерживаемую всю жизнь злобу! С самого детства люди старались внушить ему эту большую ложь. Как все замечательно, какое это счастье — жить. Хуже всех была его ужасно надоедливая мать. «Мир это Божий дар, жизнь драгоценна, смотри, сколько у тебя радостей», — постоянно твердила она. Он, конечно, любил ее, но временами казалось, что она никогда не замолчит.
Она умерла три года назад, оставив свой бессмысленный университетский диплом по философии. Перед кончиной ему хотелось спросить ее: «Если жизнь такой драгоценный дар, то почему, черт возьми, Он отбирает то, что дарит?»
Разумеется, он этого не спросил. При всех своих недостатках она была его матерью. Шла на жертвы ради него. Самое малое, что он мог сделать, — позволить ей умереть в собственном заблуждении.
Но теперь ему больше не нужно заниматься бессмысленной суетой. «Давай признаем, — подумал он, — в этом безумном современном бардаке, именуемом обществом, правильнее быть антисоциальным, нежели частью бессмысленного стада, в которое превратилось человечество».
Взять, к примеру, сегодняшний день. Среда — бродвейские музыкальные театры дают дневные представления. И вокруг бессмысленно кишат толпы идиотов, приехавших из своих городишек и пригородов, чтобы выложить сотню долларов за билет ради еще больших идиотов в шутовских костюмах, поющих глупые любовные песенки. Это искусство? Лучшее из того, что может предложить жизнь?
И кругом не только провинциалы и недоумки из пригородов. За углом, на Сороковой улице, он миновал якобы очень расстроенных, информированных репортеров и фотографов из «Нью-Йорк таймс», валящих в новое здание редакции раболепно отработать еще один день в министерстве правды. «Ура линии демократической партии, товарищи! — захотелось ему крикнуть. — Приветствуем тебя, Большой брат, и еще большее либеральное правительство!»
Приближаясь к Музею восковых фигур мадам Тюссо, Учитель замедлил шаг. Туристы толпились вокруг куклы Человека-паука в натуральную величину перед зданием. Он с отвращением покачал головой. Он шел по земле мертвых.
— Пятьдесят долларов? За «Ролекс»? — донесся из толпы голос с южным акцентом. — Идет!
В десяти футах впереди худощавый молодой человек с выбритой головой собирался отдать деньги негру из Западной Африки, сидевшему за складным столом с поддельными часами.
Учитель улыбнулся. В его взводе было много южан — неплохих людей из маленьких городков, все еще веривших в наивные вещи вроде патриотизма, хороших манер и долга.
Останавливаться Учитель не собирался, но, увидев на предплечье парня татуировку морских пехотинцев — бульдога, не удержался.
— Привет, приятель, — сказал он парню. Думаешь, действительно получишь «Ролекс» за пятьдесят долларов?
Молодой морпех уставился на него недоверчиво, но явно желая получить совет от человека, знающего эти дела.
Учитель снял свой «Ролекс-экплорер», дал его парню и взял у него подделку.
— Чувствуешь, какой тяжелый? — спросил он. — Это настоящий. А это, — он бросил поддельный «Ролекс» в грудь мошеннику, — дерьмо.
Крепко сложенный африканец начал было гневно подниматься, но Учитель взглядом заставил его сесть на место.
Молодой южанин робко улыбнулся.
— Господи, какой я дурак. Две недели как вернулся из Ирака, прослужил там год, казалось бы, должен был чему-то научиться.
И протянул Учителю его «Ролекс». И тот, глядя на часы, вспомнил, что купил их, когда ему было двадцать восемь лет.
«Черт с ними, — подумал он. — С собой не возьмешь».
— Они твои, — сказал Учитель. — Не волнуйся, ты мне ничего не должен.
— Ка-ак? — изумленно протянул молодой человек. — Что ж, спасибо, мистер, но я не могу…
— Слушай, морпех. Я находился здесь, когда террористы разрушили башни Торгового центра. Не будь все в этом городе таким дерьмом, они чествовали бы тебя и других солдат, рисковавших жизнью на Ближнем Востоке, американских героев Отомстить сполна этому грязному городу — самое малое, что я могу для тебя сделать.
«Только посмотри на него — мистер Щедрость неожиданно повел себя как бойскаут».
Руки чесались опрокинуть стол с часами на колени злобному жулику, но время для этого было неподходящим. «Может, я еще вернусь сюда», — подумал Учитель, продолжая широкими шагами свой путь.
Глава тридцать первая
Через двадцать минут Учитель с купленным за сто семьдесят пять долларов букетом желтых и розовых роз вошел в просторный вестибюль отеля «Плэтинем стар» на Шестой авеню.
Сияющий белый мрамор, покрывающий пол и тридцатифутовые стены, завораживал. Потолок Украшали роспись в духе Возрождения и громадные хрустальные люстры. Он благоговейно покачал головой, глядя на лепнину, словно отлитую из золота.
Иногда эти недоумки знают, что делают.
Учитель со взволнованным видом поспешил к регистратуре и положил букет на мраморную стойку перед миловидной брюнеткой-портье. Цветы явно произвели на нее впечатление.
— Скажите мне, пожалуйста, что я не опоздал, — попросил он, складывая в мольбе руки. — Эти цветы для Мартины Бруссар. Она еще не выписалась, а?
Молодая женщина улыбнулась нервозному поклоннику и забегала пальцами по клавиатуре компьютера.
— Вам повезло, — сказала она. — Мисс Бруссар еще здесь.
Учитель изобразил облегчение.
