Глава 24
— Эй, Везунчик! — Баджирон даже не стал касаться поводьев — только чуть шевельнулся в седле. — Стой.
Гнедой конек послушно встал, и Пылька с Даниэллой на спине остановилась рядом.
Рассвет застал чету хорьков у самой границы их владений; отсюда не было видно дома, затерявшегося в саванне где-то к северу. Плетеные седла тихо поскрипывали, прохладный воздух был напоен ароматом степных трав и тополей. Невдалеке изгибалась плавной излучиной речка Прыг-Вбочка глубиной всего в несколько лап. Сквозь прозрачную воду на дне виднелись пучки кресса и круглые голыши.
— Воксхолл хочет, чтобы мы отправились в турне. Говорит, что это хорошо отразится на уровне продаж. Но мне что-то не хочется ехать, Даниэлла. До тех пор пока я не побывал на ферме Монти тем летом, я ничего не знал в своей жизни, кроме города. И потом — только город, и больше ничего. Но теперь я наконец попал сюда — и я счастлив. Я больше не хочу видеть никаких городов.
Даниэлла опустила поводья на гриву Пыльки.
— Мне тоже здесь очень нравится.
— Вообще-то, никто не заставляет нас ехать в это турне. Нам не надо рекламировать свои книги. Они и так неплохо продаются.
Даниэлла кивнула, а Баджирон добавил:
— В Прыг-Вбоке есть все, что нам нужно.
Потянуло легким ветерком, склон холма уже согревался под утренними лучами. Вокруг бесшумно порхали бабочки.
— Как ты думаешь, — спросил Баджирон, — что мы должны делать?
— Я не знаю, что мы должны.
Улыбнувшись, он подался вперед и принялся легонько растирать шею Везунчика.
— Хорошо. А чего ты хочешь?
— Я бы поехала.
— Зачем?
— Хочу понять, каково это, — ответила Даниэлла. — По-моему, мы там стали знаменитостями. Я понятия не имею, каково это. Мне бы хотелось встретиться с нашими читателями.
— А города?
— Но ведь это ненадолго, Баджи! Подумаешь — города! — Она потянулась к нему и коснулась видавшего виды хорьскаутского платка, который украшал сегодня его шею, как в старые добрые времена. — По-моему, турне — это так забавно! Мы могли бы устроить себе каникулы. Немножко развеяться, отдохнуть от работы. И потом, мы узнаем много нового. Ведь если мы не будем учиться, то всему конец!
— А тот рекламный щит? — напомнил ей Баджирон. — Поклонники разорвут нас на клочки.
Даниэлла хихикнула, представив себе эту сцену.
— Хорьки никогда так не поступают, Баджи! Сколько бы читателей ни пришли посмотреть на нас, я всем им буду рада. А ты разве нет?
— Пожалуй, мне тоже любопытно. — Баджирон широко улыбнулся. — А ведь знаешь, Даниэлла...
— Она выжидающе посмотрела на него.
— Это ведь твое турне. Ты понимаешь?
— Это будет наше турне, — возразила она. — Твое и мое.
Баджирон сдвинулся ближе к луке седла, и понятливый Везунчик тотчас двинулся шагом в сторону дома.
— Верно, твое и мое, — кивнул Баджирон. — Но бестселлер для щенков — это совсем не то же самое, что бестселлер для взрослых. Воксхолл так и сказал: все началось с «Мисс Озорство». Это Вероника всех взбудоражила. Поэтому я буду держаться в тени и наблюдать. Ты же знаешь — так мне самому будет лучше. Мне и капельки внимания довольно. Я свое получу от щенков, Даниэлла. А с широкой публикой общаться будешь ты.
Даниэлла задумчиво кивнула, так и не взяв поводья. Она понимала, что столетия спустя ее книг в хоречьих библиотеках не будет. А Баджироновы — будут. Непременно.
— Обещаешь следить за мной? — спросила она с улыбкой. — А то как бы у меня голова не закружилась от славы!
Глава 25
Ясным солнечным утром чета хорьков-писателей взошла на борт частного реактивного самолета, который должен был доставить их из Прыг-Вбока на Манхэттен. Самолет любезно предоставил медиа-магнат Хорек Стилтон, дальний родственник и близкий друг Воксхолла.
У трапа их встретил капитан — высокий хорек в пилотке, темных очках и темно-синем шарфе с четырьмя золотыми нашивками. Когда пассажиры поднялись на борт, капитан снял очки:
— Здорово, хорьскауты!
Баджирон замер от восторга. Он узнал этот голос — голос из далекого прошлого. Он узнал эту улыбку!
— Строуб! — завопил он. — Не может быть! Строуб!!!
Друзья крепко обнялись, забыв обо всем на свете. Перед мысленным взором Баджирона замелькали картины из детства — огромное ранчо Монти, разноцветные овцы... Снова, как наяву, он услышал окрики и свист хорьскаутов, и громкий топот бегущих овец, и колокол Поварихи, сзывающей всех к обеду.
Но вот капитан отстранился и с любопытством взглянул на писателя:
— Пробил себе дорогу в мире, а, Баджи?
— Н-ну, я... — Баджирон обернулся к жене. — Даниэлла, это он! Строуб! Мы с ним вместе были у Монти...
Пилот поклонился и галантно коснулся носом ее лапки.
— Для меня большая честь встретиться с вами, мэм!
Строуб оказался выше и поджаристей, чем запомнил его Баджирон. Теперь его окутывал ореол властного достоинства — и, похоже, эту незримую мантию Строуб носил так же легко и небрежно, как и форменный шарф с нашивками.
— Будьте любезны, сюда...
Он провел пассажиров в роскошный салон — с диванчиками, набитыми первосортной шерстью радужных овец, с широкими мягкими креслами, с обеденными столиками из отполированной древесины ценных пород и с фирменным знаком корпорации, на котором золотыми буквами значилось: «Пуш-ТВ».
— Добро пожаловать в президентский салон, — сказал капитан. — Отсюда — самый лучший обзор. Мы покидаем Последний Перевал, друзья мои, и впереди нас ждет долгий путь по овечьей тропе... Впрочем, ты и сам уже все понял!
Строуб подмигнул старому другу и направился в кабину, оставив пассажиров на попечение стюарда и двух служителей.
Когда самолет набрал высоту, капитан пригласил писателей в кабину. От шепота небесной сини за стеклом иллюминатора Даниэллу уже клонило в сон, и она предпочла вздремнуть на президентском диванчике. Но Баджирон принял приглашение.
Он уселся в кресло, которое любезно уступил ему второй пилот, и надел наушники. Какое-то время он молча вертел головой: прямо перед ним пестрила кнопками и лампочками приборная панель, справа за стеклом разворачивались невиданные панорамы, а слева сидел за штурвалом Строуб.
Но вот Строуб оторвал лапу от штурвала и нажал кнопку микрофона.
— Миннеаполис-Центральный, — объявил он. — «Пуш-ТВ-1», высота три-семь-ноль.
Затем он обернулся к своему другу, которого знал еще в ту далекую пору, когда совсем не умел летать.
