ругаясь и молясь одновременно, Вероника постаралась получше замотать окоченевшие ступни в одеяло, внезапно вспомнила торчащие из ковра тонкие белые щиколотки…
Ужасающая картина, невольно выплеснутая памятью, послужила отрезвляющей пощечиной. «Замерзла, говоришь? — ожесточенно поинтересовалась совесть. — Пяточки у тебя озябли? А тому, кто в ковре на первый этаж поехал, лучше?!»
Эка! Из ковра торчали изящные женские ступни!
Ужасающее подозрение смело Веронику с кровати и в одно мгновение добросило до двери в ванную комнату. Прошив ее насквозь, Вероника дернула соседскую дверную ручку — черт, заперто! Помчалась обратно, пробежала по спальне и, совершенно не думая об опасности, выскочила в коридор, в котором уже зажегся тусклый электрический свет. В три кенгуриных прыжка она преодолела расстояние до двери в спальню Эки. Нажала на бронзовую ручку, оказавшуюся почему-то скользкой… Ворвалась в комнату и замерла: на постели под белоснежным одеялом угадывалась выпуклость. И доносилось тихое посапывание.
Блин. Эка спит. Сопит в две дырочки.
Почувствовав невероятное облегчение, Вероника подошла к кровати, шагнула в сторону, чтобы падающий из коридора свет попал на лицо спящей Катерины, немного наклонилась… И сразу резко выпрямилась. Подушка, на которой лежала щека безмятежной Эки, была измазана чем-то темным, почти черным в темноте.
Ника отпрянула! Попятилась, не отрывая взгляда от «спящей царевны», и уткнулась спиной в ребро раскрытой двери. Ей показалось, что она попала в какое-то замкнутое царство смерти — там женщину в ковре несут, здесь девушка спит на подушке, испятнанной чем-то…
Чем? Ника подняла к лицу свою правую руку, которая недавно скользнула по дверной ручке этой спальни, и ужаснулась. Но не удивилась. Тому, что ее пальцы тоже окровавлены.
Как будто преодолев — или насильственно разрушив? — некий психологический барьер, Вероника спокойно развернулась, вышла из спальни и прошла в ванную. Не дрогнув, отмыла руку от крови. Легкая тошнота появилась, лишь когда она доставала из сумочки электрошокер, с которым майор и оба капитана приказывали ей не расставаться. Подумав, подтащила к ручке входной двери кресло и сочинила из него упор. Потом, подумав еще раз, отволокла кресло обратно. В комнате с балконом, проходящим вдоль всего дома, и таким окном сочинять баррикады глупо.
Двигаясь словно сомнамбула, Вероника расправила постель, положила шокер под подушку, легла, накрывшись одеялом, и сразу же уснула. Хотя, не исключено, что это был обычный обморок.
Вероятный обморок, по всей видимости, перетек в крепчайший сон, так как проснулась Вероника поздно. Туманный полумрак осеннего рассвета оживлял большой фотопортрет настоящей хозяйки этой комнаты, на свернувшуюся клубком гостью Амалия смотрела с ободряющей улыбкой: вставай, соня, вставай… «Мне что-то приснилось… — заворочались в голове Ники мысли. — Что-то кошмарное при свечах».
Или — не приснилось?! Вероника сбросила с кровати ноги, села прямо и посмотрела вниз: на полу, рядом с мокрыми тапками, валялся ее халат.
Нет, не приснилось. Тапки мокрые. Халат валяется. «А я вчера не напилась». Ноги Вероники машинально согнулись в коленях и подтянулись к животу, хотя о том, что прикасаться ступнями к мокрым тапкам противно, девушка даже не подумала. Тело продолжало существовать отдельно от рассудка и пока действовало рефлекторно, но грамотно: оно упало боком на кровать, рука сама собой потянулась к лежавшему на тумбочке телефону.
Надо позвонить Красильникову, появилась первая здравая мысль из не телесных.
«А почему я этого не сделала вчера?» Ника села прямо, поглядела на сбившийся ковер, по которому вчера туда-сюда таскала кресло… Вчера — рассудок помутился? Нет, вряд ли. Рассудок, пожалуй, действовал на тех же рефлексах, что и тело. Ночью, звони не звони, никто бы сюда не успел. Так что ум поступил правильно и…
Блин, думать до сих пор лень. Веронике казалось, что голова ее обмотана рулонной ватой, та забилась в уши, мешает дыханию и зрению. Думать было настолько неохота, что тяжело сосредоточиться на элементарных действиях: несколько раз нажать на кнопочки простецкого «резинового» телефона, выданного ФСБ, и начать разговор с Кириллом Андреевичем. Может быть, Котову позвонить? Он добрый, он сочувствует…
Нет, надо просыпаться, вяло приказала себе Ника и посмотрела на телефон, как неандерталец на часы с кукушкой — симпатичная, смешная, но явно бесполезная штуковина. Ни съесть ее, ни мамонта убить.
Через минуту, что очень удивительно, неандертальская мыслишка получила подтверждение: телефон на самом деле превратился в бесполезную фигню и отказывался связывать ее с майором — на дисплее стоял значок, говоривший об отсутствии связи. Ради проверки Вероника проделала похожие манипуляции и со своим смартфоном — все бесполезно. Связь вырубилась напрочь.
— Ничего, ничего, — вслух пробубнила Вероника. — Свои меня не бросят. Если не выхожу на связь, забеспокоятся. Нагрянут сюда с СОБРом и ОМОНом…
Гипотетический спецназ слегка приободрил агента-кулинара, и у Ники таки получилось встать с постели, расставив ноги на манер циркуля, так чтобы не соприкасаться к мокрыми тапками.
Обувь. Нужна. Обязательно сухая.
Короткие пустячные мысли запорошили разум. У Вероники как будто произошло некое мозговое замыкание, интеллект мудро врубил таинственный предохранитель и отказывался рассуждать о чем-то, кроме телесных потребностей — ноги следует держать в тепле. В обязательно сухих тапках.
Ага. Вроде бы возле двери стоят тапочки Амалии. Игривые, с помпонами, зато сухие. Ника повернула голову ко входу… увидела свои кроссовки… «В этом доме мужчинам разрешают ходить в ботинках. А я чем хуже?»
Я вообще куда как лучше. Так как нейронные связи постепенно восстанавливаются. Мозг даже генерировал идею: «У меня реакция на стресс. Я получила шоковое переживание. И мозг отказывается к нему возвращаться. Он вообще отказывается думать». Проблема. Надо поговорить об этом с Инессой.
Шагая от кровати к кроссовкам, Вероника машинально поправила сбившийся ковер. Судя по всему, первым, после телесных потребностей, включился перфекционизм — коврики уже захотелось поправлять. А если рассудок начал регистрировать то, что происходит, машинально, значит, она на правильном пути. Ника постояла над кроссовками, помотала головой, стараясь сбросить с нее ватное оцепенение…
Черт! Да как же привести себя в порядок?! Мысли как будто существовали отдельно, казалось, Вероника даже способна видеть себя со стороны. Вот ноги. Левая стоит твердо, правая старается попасть в заваливающийся кроссовок. Пожалуй, нужно согнуться, наклониться и ослабить шнурки…
Не хочется. Вероника взяла кроссовки, дошла до кровати и, сев, неторопливо разобралась с обуванием. Кажется, при этом она кряхтела, как столетняя старуха. Но, может быть, и нет — мозг отказался регистрировать это позорное явление.
А в остальном — победа. Крохотная. Над ватной обморочной ленью. Вероника, оттягивая необходимость проводить дальнейшие манипуляции, зацепилась мыслью за пустячное воспоминание: мама рассказывала, что ее коллега Ира заработала синдром хронической усталости. На
