миновала груду камней, на которой нежилась большая изумрудная ящерица, повернувшая голову в сторону ползущей по колее машины и безразлично проводившая ее взглядом. Больше из-за густой растительности невозможно было что-то рассмотреть. Непонятно было, куда бежать в случае удачной попытки побега. Да и для того, чтобы удрать, Дефендеру пришлось бы изрядно потрудиться. Но порвать стальную цепочку наручников, сломать замок двери, отделяющей его от конвойных, а потом еще и справиться с ними голыми руками, это было под силу, наверное, только Юрию Власову, но никак не простому морскому пехотинцу.
Чувство безнадежности обычно охватывает человека неожиданно. Бывает так, что человек полон надежд, готов бороться, чувствует свою силу, которая может помочь ему совершить невозможное, и вдруг он словно теряет связь с окружающим миром и начинает ощущать себя уже не властелином вселенной, а мелким карликом, слабым и беспомощным, не способным к сопротивлению. Вместо распирающей его энергии приходит слабость в ногах, безвольно опускаются руки и кажется, что все, это конец. И Дефендер тоже почувствовал, как его спокойствие сменилось тревогой, грозящей перейти в полное отчаяние. Ощущение времени изменило сержанту. Ему стало казаться, что едут они слишком долго, что ничего не смогут сделать уже ни Дуглас, ни Абрамс. Конечно, бессмысленно пытаться освободиться от наручников самостоятельно, а значит, все кончено. Но как же тогда наставление Абрамса: «Сидеть и ждать. Ничего не предпринимать»? Неужели это были просто никому не нужные слова для того, чтобы он думал, что его не забыли? Что не отказались? Неужели его просто бросили на произвол судьбы? Значит, отказались, забыли? И теперь ему предстоит до конца жизни тесать камни в каменоломнях и даже не мечтать о том, что когда-нибудь он покинет Африку, оказавшуюся такой негостеприимной к нему?
Какая ирония судьбы — сколько веков отсюда, с Невольничьего берега увозили негритянское население в Новый Свет, чтобы продать в рабство и владеть им, как имуществом: захотел — продал, захотел — выпорол; а теперь он сам станет таким же рабом, который за тарелку бобов будет целыми днями размахивать киркой, отбивая куски от горной породы, подгоняемый черным надсмотрщиком, весело скалящим зубы, глядя на сизифов труд своих подопечных. Дефендер обреченно закрыл глаза, но никакие мысли уже не приходили ему в голову, кроме одной, сверлящей мозг: «Все, конец».
Но, как это всегда и бывает в самых безнадежных ситуациях, помог случай. На одной из кочек машину тряхнуло так, что сержант, не удержавшись на сидении, слетел с него и ударился о противоположную скамейку. От удара у него лопнула кожа над бровью и потекла кровь. После этого падения Дефендер распластался на полу, и тут слабый проблеск в сознании, словно озарение свыше, сообщил ему о приближении какого-то события, которое должно было стать поворотным в этой с ним игре обстоятельств. И где-то в глубине души он почувствовал, что нет, не все еще потеряно.
Двигатель «Ровера» отчаянно ревел, колеса выплевывали потоки грязи из колеи, постепенно выталкивая машину на ровное место. Водитель проклинал дорогу и ругался со старшим конвоя. Их голоса были едва слышны из-за стальной перегородки, отделяющей кабину от остального пространства. Конвойные тоже громко ругались, упоминая, правда, в основном, водителя и начальство, пославшее именно их сопровождать Дефендера.
Дефендер же лежал на полу, закрыв глаза и не собираясь вставать. Наконец, один из конвойных заметил, что тот лежит что-то уж слишком долго и толкнул второго:
— Regardez: qu’est-ce qui ne va pas chez lui?[48]
— Qui sait? C’est peut-être plus pratique pour lui?[49] — но присмотревшись к нему внимательнее, сказал. — Regarde, il saigne. Tu t’es cassé la tête?[50]
— Et il ne va pas se relever. C’est peut-être lui?…[51]
Его напарник, достав ключ, отпер решетку и вошел внутрь. Второй встал в проходе и с любопытством смотрел на американца:
— C’est de la merde; au lieu de l’escorter, on va amener un mort à Hanuman[52].
— De quoi parles-tu? Il est tenace, comme un chat. N’avez-vous pas entendu comment il a été détenu?[53] — возразил напарник.
Молодой жандарм промычал что-то невразумительное, не желая показать, что он вообще не в курсе происходящего. Его мысли были далеко отсюда — где-то в городе возле знойной красотки, вокруг которой вчера в баре он исполнял брачный танец павлина, и, как ему показалось, благосклонно отнесшейся к нему.
— Il a cassé la moitié du bar et trois policiers. De plus, il a jeté un Français par la fenêtre et a blessé un Arabe.[54]
Вчерашний павлин вполуха слушал, что ему говорит напарник, вспоминая приятные моменты, когда во время танца ему доводилось крепко прижиматься к своей партнерше.
— Et lui-même a été frappé à la tête avec une bouteille, et alors? Je viens de perdre connaissance. Ils l’ont emmené inconscient au commissariat et lorsqu’ils l’ont chargé dans la voiture, ils lui ont donné de violents coups de pied. Et maintenant c’est probablement pareil[55], — продолжал рассказывать старый любитель сплетен, — va voir ce qu’il a?[56] Лежавший на полу арестант казался таким безопасным, что конвойные забыли о всякой осторожности. Даже когда на очередной кочке на стоящего сзади жандарма упал его напарник, тот даже не понял, что же произошло?
А случилось то, чего они меньше всего могли ожидать. Когда Дефендер, сквозь неплотно закрытые веки увидел, что его конвоиры отперли клетку, он понял: пришла пора действовать. И вот в тот момент, когда один конвойный наклонился к нему, перекрыв обзор второму жандарму, сержант, вдруг распрямившись, как заранее сжатая пружина, ударил его ногами в грудь. Замешкавшиеся неудачники повалились на лавку и с недоумением глядели теперь на своего собиравшегося получить свободу пленника, поднявшегося тем временем на ноги и, держась за стену, подошедшего к ним и протянувшего в их сторону руки, скованные наручниками, со словами:
— Ну-ка, ребята, будьте хорошими мальчиками и снимите с меня эти браслеты.
Старый жандарм потянулся было к кобуре — он много уже повидал на своем веку, и кое-какой опыт, приобретенный за время службы, позволил сохранить ему хоть какое-то самообладание, в то время как младший замер и зачарованно смотрел на Дефендера. Зря старик это сделал — ударом ноги в солнечное сплетение сержант сбил ему дыхание. Жандарм, не в силах сделать вздох, хватал раскрытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Ребята, не играйте в эти игры — это вредно для здоровья, — он посмотрел на второго конвоира, вытаращившего, как вареный рак, глаза. — Будь хорошим мальчиком, сними эти украшения, — и снова протянул скованные руки
