марксистом. Его, как и некоторых его коллег, справедливо можно было бы назвать «социалистами чувства». При этом он не претендовал на роль политического борца, признавая «плохое знание жизни рабочих». Да и себя он чаще называл радикалом, чем социалистом. Многое в его воззрениях питалось идеями, почерпнутыми у Шоу, Уэллса. Веблена, чрезвычайно популярных в Америке в те годы.
Натура активная, Борн не мог замыкаться в мире книг. Его влекла жизнь. Он жаждал дела, действенных контактов с людьми. В это время он все острее ощущал неудовлетворенность университетской наукой с ее академизмом.
В 1913–1914 гг. Борн совершил поездку в Европу, побывал во Франции. Англии, Германии, встречался с писателями, критиками, философами. Интересовало его и рабочее движение; при этом реформистско-либеральная политика некоторых лидеров европейской социал-демократии, уповавших лишь на парламентские средства борьбы, вызывала у него откровенную неприязнь: «Фабианцы сделали социализм слишком респектабельным, — писал он из Англии, — …но лично я гораздо решительней, чем они, и приветствую любую действенную акцию, когда речь идет о спасении общества…»{104} На берегах Альбиона его поразили и резкий контраст между богатством и бедностью, и либеральное словоблудие иных интеллектуалов, прятавшихся от острых вопросов в тенетах бесконечных дискуссий. Все это, по его же словам, лишь «способствовало укреплению его радикализма».
В это время Борн начинает интересоваться борьбой рабочих. Забастовки служат для него свидетельством «социальной солидарности пролетариев». С вниманием следит он за знаменитой стачкой текстильщиков в Патерсоне (1913), репортаж о которой пишет Джон Рид. Потрясением становится для него известие о расстреле бастующих горняков на принадлежащих Рокфеллеру шахтах в Колорадо весной 1914 г. Критик Карл Ван Дорен вспоминает об одном из заседаний литературного общества при Колумбийском университете, на котором Борн читал написанную в «уитменовской манере» поэму «Саботаж». В ней он отождествлял себя с «рабами», подавленными капиталистической машиной. Он также сочувствовал ИРМ. Биограф Борна Луис Филлер свидетельствует: «Его симпатии к борьбе рабочих не угасли, они окрашивали его мировоззрение вплоть до последних дней жизни»{105}. А когда разразилась война и лидеры европейской социал-демократии поспешили выразить свои верноподданнические и «патриотические» чувства перед лицом «общего врага», их предательство явилось тяжелым ударом для Борна.
В эти годы Борна увлекла новая идея — обновления духовной жизни Америки. Ключ к этому виделся ему в широкой реформе образования. Свои надежды он возлагал на молодежь, горячую, динамичную, способную сокрушить закостеневшие общественные институты. Недаром его называли «пророком молодого поколения». Главным врагом Борна был «интеллектуальный склероз», тот самый, с которым позднее так неутомимо воевал Линкольн Стеффенс. В своих статьях Борн доказывал необходимость перестройки системы образования в университетах{106}.
Но, конечно, самой острой проблемой в эти годы оставалась для Борна война; постепенно раскрывался перед ним ее классовый характер. В этом отражался общий процесс «полевения» Борна. В пору своих педагогических увлечений он истово поклонялся Джону Дьюи как деятелю в области образования, так и философу-прагматисту. Но когда в годы войны Дьюи поддержал шовинистическую истерию, Борн порвал с ним. Дело выходило за пределы личных отношений: Борн подверг развернутому, критическому анализу философию Дьюи в своей статье «Сумерки идолов». В прагматизме видел он оправдание политического конформизма и оппортунизма.
После вступления США в войну в апреле 1917 г. положение Борна и его единомышленников становится особенно тяжелым. Требовалось гражданское мужество, чтобы выдержать демагогические обвинения в антипатриотизме, в том, что они чуть ли не пособничают «бошам». Некоторые журналы, ранее публиковавшие его статьи, например «Нью рипаблик», теперь возвращали Борну рукописи.
В своей книге «1919» Дос Пассос, рисуя портрет Рэндольфа Борна, так передает сущность потрясения, пережитого американскими радикалами: «Вместо новой свободы — всеобщая воинская повинность, вместо демократии — война до победного конца, вместо реформы — выручайте моргановы займы». О самом Борне в это время он так писал: «Друзья избегали показываться с Борном, отец молил его не позорить семьи. Радужная будущность реформированной демократии лопнула как проколотый мыльный пузырь»{107}.
В 1916 г. Борн опубликовал под своей редакцией сборник статей, посвященных проблемам мирного урегулирования конфликта, начав как пацифист, Борн переходит на антимилитаристские позиции.
В 1916–1917 гг. Борн — автор и сотрудник журнала «Севен артс» («Семь искусств»), который явился в ту пору средоточием литераторов, стоявших на антивоенных и демократических позициях. Там печатались Джон Рид, Уолдо Фрэнк, Шервуд Андерсон, Джеймс Оппенгейм, Ван Вик Брукс, Поль Розенфелд. Это было интересное, смелое издание, просуществовавшее, однако, около года: его закрыли, в основном за публикацию антивоенных статей Борна. В манифесте нового издания говорилось: «Наш символ веры заключается в том, что мы живем в начале периода возрождения… В такие эпохи искусство перестает быть частным делом… Оно не только выражает национальную жизнь, но и способствует ее развитию… «Севен артс» не только предоставляет свои страницы мастерам искусств, он стремится, чтобы они воздействовали на общество»{108}.
Журнал сразу же заметили в Европе. Ромен Роллан возлагал на него большие надежды. В статье «Писателям Америки» (1916) он призывал его «защищать свободу, политическую и интеллектуальную», следуя гуманистическим заветам Уитмена{109}. И действительно, образ автора «Листьев травы» незримо присутствовал во всех выступлениях журнала, ему посвящались статьи, стихи. В то время как мир был ввергнут в катастрофу братоубийственной бойни, Уитмен воплощал дух интернационализма и гуманизма.
Борн успел опубликовать в «Севен артс» одну из главных своих статей — «Война и интеллигенция». В ней он открыто выразил свою ненависть к империалистической бойне, к конформизму, осудил тех интеллектуалов, которые безропотно служат преступному правительству. За двадцать лет до брехтовской драмы «Матушка Кураж и ее дети» он предостерегал о губительных последствиях капитуляции перед злом мира. Антимилитаристским духом были пронизаны и другие его статьи в «Севен артс» — «Крах американской стратегии», «Военный дневник», «Сумерки идолов». Ван Вик Брукс называл его «неутомимым бойцом, появлявшимся всюду, где шла битва за социальную революцию».
После кончины Борна в его бумагах осталась неопубликованная рукопись, озаглавленная «Государство». Это горячее и страстное выступление, заставляющее вспомнить Торо, автора «Гражданского неповиновения», — свидетельство углубившегося социального критицизма Борна. Буржуазное государство предстает у Борна как инструмент классового господства, как террористическая сила, обретающая зловещие контуры «железной пяты». Оно преследует пацифистов, социалистов, всех «еретиков» и недовольных, требуя всеобщего единомыслия и повиновения. В этих условиях «революционный пролетариат все в большей мере оказывает сопротивление этой унификации… Его авангард, Индустриальные рабочие мира, беспощадно подавляется, несмотря на то что его деятельность — это симптом, а отнюдь по причина конфликта. Эти преследования лишь усиливают враждебность рабочих и усугубляют раскол вместо того, чтобы его смягчить»
