неутомимо генерировал идеи. Те, кто были его друзьями, Ван Вик Брукс, Уолдо Фрэнк, Льюис Мамфорд, единодушно пишут о его огромном личном обаянии, бескорыстии, пытливом, ищущем уме. О его неприязни ко всем формам социальной несправедливости.
Борн родился в интеллигентной семье, в его роду были священники и юристы; с ранних лет он пристрастился к чтению, но, пожалуй, девятая святых» оставалась для него музыка, находившая отзвук в его тонком внутреннем мире. Впрочем, интересы у него были самые широкие. И это проявилось уже в пору учебы в Колумбийском университете, который он называл своим «духовным домом».
Деятельность Борна совпала с общим подъемом демократической социалистической критики в США, которая стремилась поддержать все живое и оригинальное, что рождалось в горниле острых художественных споров. А тем временем консервативная университетская наука и критика, устремленная в прошлое, к образцам классическим и апробированным, упрямо отгораживалась от современности.
В 1901 г. на страницах социалистического журнала «Кэмрид» формулировалась следующая задача, стоящая перед художниками слова: «Запечатлеть социалистическую мысль, так как она отражается в литературе и искусстве… развить эстетический импульс в социалистическом движении»{97}.
Какие же проблемы волновали критиков-социалистов? Особым вниманием пользовались произведения Джека Лондона, Эптона Синклера, Карла Сэндберга и других писателей, последовательно антикапиталистической тенденции. Уолт Уитмен, и это знаменательно, рассматривался как один из предтеч социалистической литературы. Шли споры вокруг творчества Л. Н. Толстого: его социальный критицизм и реализм приветствовали, но философия непротивления не находила поддержки в радикально настроенных литературных кругах. Приезд Горького в США явился мощным стимулом, способствовавшим углублению интереса к его произведениям{98}.
Рецензируя «Фому Гордеева» Горького, «Спрута» Норриса, «Джунгли» Э. Синклера, Джек Лондон с большой проницательностью усмотрел в этих произведениях принципиально новый дух в искусстве. А поэт Эдвин Маркхэм, автор знаменитого стихотворения «Человек с мотыгой», выражал убеждение: «…мы стоим на пороге расцвета литературы не только у нас в стране, но и в других странах. У нее будет более широкая основа, чем у литературы прошлого, она даст более глубокую концепцию жизни»{99}. Правда, на многих ранних выступлениях радикальных критиков лежала печать прямолинейности, известного схематизма и социологизма, проистекавших из упрощенного понимания связи между литературой и экономической структурой общества.
Новый этап был ознаменован появлением радикального журнала «Мэссис» (1911–1917), который стал центром всего подлинно активного и живого, что было в американской культуре. Вокруг редакции сформировался широкий авторский актив писателей — от Джона Рида, Арта Янга, Рэндольфа Борна до Шервуда Андерсона, Юджина О'Нийла, Карла Сэндберга. Журнал провозглашал своей задачей «непрекращающуюся атаку на устарелые системы, мораль, предрассудки, на тот обветшалый духовный груз, защищаемый мертвецами, который должен быть заменен новыми ценностями»{100}. Критика намеревалась «поражать цель острой рапирой, а не грубым топором». Поэт Артуро Джиованитти назвал журнал «Мэссис» «хроникером нарастающей революции». В статье «Молодые голоса Америки» (1917), написанной в пору вступления США в войну, Ромен Роллан высоко оцепил антимилитаристскую позицию журнала, деятельность «горсточки независимых умов», смелых выразителей «оппозиции». Он особо выделил такие ее черты, как «свободу, ясность мышления, мужество, юмор»{101}.
Наиболее видным критиком «Мэссис», а затем сменившего его «Либерейтора» был Флойд Делл (р. 1887), который, еще в юности сблизившись с рабочим движением, вспоминал: «Мне кажется, что, приобщившись к социализму, я обрел сильнейший интеллектуальный стимул. Он дал мне направляющую идею, которая объяснила мое отношение к миру и к обществу»{102}. На страницах «Мэссис» Делл отстаивал искусство жизненной правды, он, в частности, поддерживал Драйзера, автора «Сестры Керри», «поразительной книги», открывшей новый этап художественного развития в Америке. С большой энергией защищал он роман «Гений», когда на него ополчилась буржуазная критика, обвиняя писателя в аморальности. Делл также поддержал литературный дебют Шервуда Андерсона и его роман «Марширующие люди», одним из первых он обратил внимание на художественный талант молодого Джона Рида. Позднее, в 1928 г., Делл издал антологию рассказов Джона Рида «Дочь революции», к которой написал предисловие.
Перу Делла принадлежит и первая американская монография об Эптоне Синклере. В книге «Интеллектуальное путешествие. Апология интеллигенции» (1926) он характеризовал те духовные истоки, которые сформировало современное ему поколение писателей-радикалов; он, в частности, обратил внимание на ту роль, которую сыграл в этом плане роман Беллами «Взгляд назад».
Среди своих собратьев, критиков и журналистов Борн выделялся ярким и самобытным талантом, проницательным умом.
Еще в пору учебы в Колумбийском университете он сближается с социалистически настроенными студентами и преподавателями, принимает участие в работе Социалистического общества колледжей. Он с жадностью поглощает новейшую философскую, историческую, социологическую литературу. Его мысль устремляется за пределы «ужасной капиталистической системы». По словам его биографа Л. Филлера, как раз в это время происходит его «интеллектуальное и духовное обращение в социализм», а в переписке Борна этих лет появляются упоминания о приверженности к «религии социализма», т. е. теории, «целью которой является наиболее совершенное общество на земле».
В ранней книге «Юность и жизнь» (1913) он характеризует социализм как «философию, дающую глубокую интерпретацию современности, освещающую будущее и предлагающую четкий план действий». В это время он уже знаком с тремя «коренными положениями» Маркса — «экономической интерпретацией истории, классовой борьбой, эксплуатацией рабочих капиталистами». В его статьях звучит мысль о необходимости преодоления узости «политической демократии» и установления «промышленной демократии», т. е. общества социалистического в своих основах. Вспомним, что к этому убеждению приходили уже на исходе века наиболее дальновидные американские писатели, например Уильям Дин Хоуэллс.
Это был канул первой мировой войны, время бурного взлета радикального движения. Одним из его центров был Гринвпч-Вилледж, знаменитое в ту пору средоточие нью-йоркской художественной богемы, по преимуществу бунтарей-интеллектуалов. Появлялись на свет новые журналы, клубы, театральные объединения, колонии художников. Казалось, в самой атмосфере носилось ощущение грядущих перемен.
Борн (как и молодой Рид, также вращавшийся в кругах Гринвич-Вилледжа) явился одним из самых ярких выразителей этих оптимистических надежд. Он был убежден, что молодежь, сверстники — это люди свободной мысли, не отягощенные грузом буржуазных предрассудков, на плечи которых должна быть возложена задача не частных реформ, а глубокой перестройки всей системы.
В книге «Молодежь и жизнь» он высказывал надежду на «изменение социального порядка», «преодоление отживших философий и экономических норм». Он задался знаменитым толстовским вопросом: «Так что же нам делать?» и отвечал на него в духе великого русского писателя: «Облегчать тяжелую ношу, которую несет ближний». Для интеллектуала наиболее полезным было бы обращение к радикальной журналистике. Она позволила бы сделать свои идеалы достоянием широкого круга людей, «находиться в самом пекле сражения, на передовой линии огня»{103}.
Однако Борн никогда не был, конечно, научно мыслящим
