подданных, но предусматривал серьезные наказания за злоупотребления властью и своим служебным положением. Важным инструментом в реализации разработанных в законе положений стал созданный в том же году Государственный совет справедливости (меджлис-и вала-и ахкам-и адлийе), или Высший совет, выступавший в качестве высшего судебного органа империи. Первой высокопоставленной жертвой нового уголовного законодательства стал в 1841 г. сам великий визирь Мехмед Хосров-паша (1839–1841 гг., ум. в 1855 г.), который предстал перед судом по обвинению в коррупционной деятельности на посту садразама и в присвоении казенных средств. Подсудимый был признан виновным и приговорен к возмещению в казну незаконно присвоенных им сумм. Несмотря на то что Мехмед Хосров был лишен всех регалий и титулов, ему все же удалось избежать более сурового наказания, так как преступления были совершены им до принятия нового уголовного кодекса. Парадокс заключался в том, что этот кодекс собственноручно подписал всего за несколько месяцев до своего суда Мехмед Хосров-паша, находившися еще в должности великого визиря. Было и еще одно громкое дело бывшего губернатора санджака Кония, представшего перед тем же трибуналом по обвинению в убийстве одного из слуг руководителя финансового департамента (осм. маль мюдири; араб. мудир аль-маль) округа, совершенном пашой в приступе ярости во время незначительного инцидента (675, ч. 1, с. 171). Вина подсудимого была доказана, и тот был приговорен к галерам пожизненно. Бывшему сановнику было суждено стать каторжанином, причем в той же окружной столице, в которой он пребывал губернатором в течение ряда лет (там же, с. 171).
Эти эпизоды, по свидетельству французского историка и путешественника Ж.-А. Абдолонима Убичини, посещавшего Османскую империю в 40-е гг. XIX века, были восприняты в османском обществе как сенсация и расценены как убедительный ответ Высокой Порты на постоянные упреки Европы в свой адрес в индифферентности к проявлениям чрезмерного насилия и в отсутствии политической воли бороться с правонарушениями османских чиновников (там же, с. 172).
С такой решимостью претворять в жизнь реформы Танзимата возвращалось османское правительство после девятилетнего отсутствия в сиро-палестинских провинциях. Оно несло местному населению новые веяния. Важным моментом было то, что центральное правительство приступило к реформированию еще в начале 1830-х гг., начав с себя за несколько лет до официального провозглашения Танзимата. Нововведения коснулись сначала старого османского правительства (баб-и асафи)82. Порта стала реформировать по европейскому образцу, «европеизировать» или «вестернизировать» (игтираб) свои центральные правительственные учреждения, объединенные под одной «крышей». На их базе был создан ряд ведомств-министерств: министерство иностранных дел (незарет-и хариджийе) в 1836 г., министерство внутренних дел (незарет-и дахилийё) в 1837 г., министерство юстиции (незарет-и адлийе), министерство финансов (незарет-и малийе) в 1838 г., министерство торговли (незарет-и тиджарет) в 1839 г. Во главе новообразованных министерств и ведомств назначались назыры83, которые по мере развития Танзимата чаще именовались векияями84, то есть новыми наместниками падишаха в правительственных делах (810, с. 118).
Накануне провозглашения Танзимата Абдул Меджид перераспределил часть властных полномочий между садразамом, которого с 1838 г. стали также официально называть баш векияем («главным наместником султана»). Из векилей падишах сформировал «совет наместников»85, или кабинет министров, под председательством великого визиря. Баш векиль стал выступать в качестве первого министра (везир-и эввель) османского правительства, заседания которого стали проводиться уже не в диван-хане султанского дворца Топкапы, а в соседней с ним резиденции садразама (паша капусы) с высокими воротами (баб-и али) (857, с. 41). Документы, регистры и записи султанского Сарая, хранившиеся в Топкапы, были перевезены в новое здание архива, расположенного в комплексе зданий резиденции первого министра близ султанского дворца. Практика традиционных еженедельных заседаний имперского совета в Топкапу Серайе ушли в прошлое. Как замечает турецкий исследователь Мехди Ильхан, с началом реформ Танзимата имперский диван (диван-и хумайюн) был заменен новым правительствующим органом – Высокой Портой – с новыми ведомствами, советами и комитетами (850, с. 30). Таким образом, передача властных функций диван-и хумайюн новому комплексному правительствующему органу в самом начале Танзимата подвела черту под старой классической формой султанской власти, ознаменовав начало новой (сформированной в 1830-е гг. в Стамбуле) системы османской администрации, которая с начала 40-х гг. XIX века стала активно внедрятся во всех провинциях Османской империи.
Внимательно изучив управление Мухаммада Али в Барр аш-Шаме, Высокая Порта многое взяла на вооружение от египтян, но и немало сохранила из прежнего староосманского устройства, подвергнув его модернизации. Большой Сирии было возвращено ее исконное наименование – Билад аш-Шам. Ее обширные территории на Западном и Восточном берегах реки Иордан были вновь разделены на две крупные административно-территориальные единицы – Сирийский и Сайдский эйалеты. Теперь все санджаки на Западном берегу реки Иордан были официально присоединены к Сайдскому эйалету, тогда как санджаки Заиорданья оставались частью Сирийской провинции. Для местного населения это, в частности, означало возвращение громоздкого османского административно-бюрократического аппарата в каждый из воссозданных пашалыков. В 1841 г. в своем донесении К.М. Базили весьма критически отозвался об эффективности вводимой системы: «Это деление сопряжено с расходами и злоупотреблениями администрации в четырехкратном размере. Также представляется более сложным отыскать четырех хороших пашей, чем одного» (31, л. 136–141). В том же 1841 г. османское правительство включило Тараблусский пашалык в состав Сайдского эйалета, административный центр которого был переведен из Акки в Бейрут. Границы Халебского эйалета остались прежними. Таврийские санжаки составили основу Аданского эйалета.
Административные реформы Танзимата предполагали разделение властей на светскую и военную с более четким определением полномочий главы провинции (беглер-бея) и округа (санджак-бея). Восстановление структур провинциальной администрации Порты осуществлялось под контролем Великобритании, поскольку британская дипломатия, сыгравшая весомую роль в подготовке и проведении военных действий против оккупационных войск Мухаммада Али, сумела нейтрализовать былое влияние Петербурга и других европейских держав на османское правительство (714, с. 52).
Вовремя перешедшие на сторону Порты нотабли Большой Сирии или предводители восстания 1834 г. активно привлекались османскими властями во властные структуры края. Представители местного аянлыка (афандиййат, агават и шейхи), как и их предшественники-эфенди хедивской администрации, добившись должности в османской администрации, стали получать фиксированное жалование, правда, уже из султанской казны. Не забыт был и старый «страж ущелий» хаджж Мустафа Абу Гош, приглашенный после ухода египтян в османскую администрацию (561, с. 387). Как сообщает Дж. Финн, шейх Мустафа был принят «по ходатайству европейцев» на османскую службу в должности «смотрителя дороги», пролегавшей от Иерусалима до Саронской (Шаронской) долины (662, т. 1, с. 231). За поддержание порядка на главной паломнической тропе и сохранение безопасности путешественников Мустафе Абу Гошу было положено солидное жалование в размере 40 тыс. пиастров (св. 400 фунтов) в год,
