уже в тюрьме. Я пыталась сопротивляться уже чисто по инерции, потому что понимала, что здесь победы не одержу. Меня раздели догола. Сбросили мою одежду на пол и вытерли об нее ноги. Восемь надзирательниц стояли передо мной и, матерясь, требовали, чтобы я сама надела этот «черепаший костюм». Даже на расстоянии было очевидно, что стирки он не видал давно. От него жутко воняло, он был насквозь пропитан чужим потом и грязью. Я очень разозлилась. И плюнула в одну из надзирательниц. Слюна застряла в ее жестких кудрявых волосах. После этого меня зажали в угол, добавили несколько прицельных ударов ногами и руками. Надели на меня пахучий грязный костюм. И добавили сетчатый мешок на голову, в котором было сложно дышать. Я как будто наблюдала эту сцену со стороны. Как меня крутят, заламывают руки, толчками доводят до изолятора и с силой кидают меня туда.
В первый день я кричала и выла. Все мои силы ушли на это. Впервые в жизни я была в состоянии такой дикой истерики. До хрипа. Первым делом я стянула с себя потный грязный костюм и забросила в дальний угол. Зловоние все равно расползалось по камере, но по крайней мере его источник был не на мне. Камера была грязной насквозь. Даже если бы мне дали лучшие чистящие средства, на приведение ее в порядок ушел бы не один день. Стоит ли говорить, что мне их не дали. Мне не дали вообще ничего. Ни зубной щетки, ни туалетной бумаги, ни другой одежды. В камере нет ничего, кроме стального унитаза с раковиной и высокой бетонной пристройки в качестве ложа. Даже маленького окна. По камере шеренгами расползаются муравьи, тараканы, жуки, какие-то странные стрекочущие летающие насекомые. Я сидела голая на бетонной пристройке в позе лотоса и выла, как раненое животное. Часа два или три – сказать сложно, время здесь чувствуется иначе. Я подняла голову вверх, думая обратиться с молитвой к Богу. И увидела мигающий красным глазок видеокамеры.
2
Плачь, проклинай или называй это несправедливым, но будь до гроба благодарен за то, что, испытывая боль, ты не тот, кто ее причинил.
Кэрол Линн Пирсон
Моя камера размером примерно 3,4 4 метра. На бетонной пристройке, выполняющей роль кровати, – тонкий пластиковый матрас с небольшим уплотнением в месте, предназначенном для головы. Подушки, конечно же, дизайнером не предусмотрено. Над «стальным конем» расположена раковина, из которой льется перехлорированная вода. Так как вода здесь в дефиците, приходится пить из нее и смотреть при этом в окошко унитаза. Другое крохотное окошко – на двери. Мое личное окошко ментального мусоропровода. На второй день моего пребывания в изоляторе его целомудренно заклеили, чтобы проходящие мимо заключенные-мужчины на меня не глазели. Заклеили чем-то черным. Теперь мою камеру можно было смело опознать по «знаку Малевича». Еду мне передают через дверцу под окошком. Стоит ли говорить, что никого не колышет моя вегетарианская диета. Причем мне приносит еду не охранник, а другой заключенный – я поняла это по бирке на руке. Я узнала его. Он оказался сыном одного из знакомых моего мужа. Хоть стой, хоть падай. Везде его следы. Туалетную бумагу мне приходится буквально выпрашивать у охраны по мере необходимости, так сказать. Когда они соблаговолят найти время, выдают мне несколько листов через окошко. Создается впечатление, что тут явные проблемы с бумажной промышленностью. Ну что я сделаю, если мне выдадут целый рулон – повешусь на нем, что ли? Спустя день и до них дошла эта нехитрая мысль, и мне все-таки выдали рулон. Впрочем, голь на выдумки хитра. Мне так надоел этот щемящий яркий свет от лампы, при котором спать было практически невозможно, что я намочила бумагу и заклеила ей лампу. Приглушила хоть немного. Потом мне надоело, что на меня, голую, постоянно таращится глазок камеры – я заклеила и ее. Обустроила минимальный уют. Однако охрана не оценила моего стремления к комфорту. Зашли в камеру, посрывали бумагу с лампы и камеры и отобрали рулон.
Спустя день, когда я уже не выла и не кричала, мне позволили сходить в душ под присмотром двух надзирательниц. Одна из них косилась на меня с опаской – она была среди тех, кто меня избивал. Вдруг я опять что-то выкину? Мне стало немного смешно. Вот тут она стоит, в форме, при оружии, с коллегой, а я стою голая, уже в фиолетовых синяках – прямо олицетворение опасности. Мое тело – сплошной синяк. Мой голос сорван. Мое ложе – бетонная пристройка. Одежду все еще не выдают, черепаший костюм продолжает источать амбре в углу, одеяние Евы при мне. Лекарств мне также не выдают. Я не могу даже объяснить им, что это не тот случай, когда можно так резко снижать дозировку или вовсе отказываться от них. Потому что меня просто не слушают.
Сейчас я уже не понимаю, что у меня конкретно болит, так как болит все. Из-за недоедания и отмены лекарств у меня сильно понизилось давление. Ко мне прислали медсестру, которая подтвердила мои опасения: давление у меня критически низкое. Охранник на это ответил, что, когда я поеду в суд, в офисе маршалов мне выдадут мои лекарства. Остается уповать только на это.
Вдобавок ко всему прочему, из-за полной антисанитарии и бродящих вокруг насекомых с кучей бактерий у меня началась какая-то инфекция глаза. Даже не конъюнктивит, а что-то серьезнее. Глаз будто жгло изнутри и снаружи. Это уже не могли проигнорировать, и ко мне вызвали тюремного врача. Тот, особо не разбираясь, выписал мне какие-то капли. Спасения это не принесло, а лишь усугубило. Капли вызвали страшнейшую аллергическую реакцию – я ослепла на один глаз.
Когда на следующий день охранник предложил мне взять какую-нибудь книгу почитать за хорошее поведение, мне хотелось расцарапать ему лицо.
Я все пытаюсь сориентироваться, сколько сейчас времени. Мы привыкли, что всегда знаем, что у нас – утро, день, вечер или ночь. А здесь у меня нет часов, окна, хоть каких-либо ориентиров. Еду приносят трижды, но она особенно не различается по составу, поэтому понять, обед это или ужин, весьма проблематично. Я не всегда ем, потому что из-за низкого давления и отсутствия зрения у меня сильнейшие головокружения и большую часть времени я просто лежу на холодном бетоне…
У меня был первый допрос. Меня привезли в суд. В комнате было трое агентов – из отдела Национальной безопасности, ФБР и Управления по борьбе с наркотиками. И одна я, в цепях по рукам, ногам и на животе. Но мне хотя бы выдали мою
