запястья во фланелевой рубашке вспотели, кандалы растерли их в кровь, а смесь крови и пота была обжигающей. Я не знаю, что меня ждет, но кажется, что высплюсь я еще нескоро. И еще хочу в туалет, но не хочу опять идти туда под руку с Грэгом.
Середина января, 2015 год. Вашингтон, DC. Ночь. Просыпаюсь от резкого звука металла. Выхожу из спальни. Джо в гостиной. Он точит свой японский меч, кем-то подаренный много лет назад. Смотрит на меня.
– Ты куда?
– В туалет, – ответила я.
Его глаза большие и круглые, как два блюдца, лицо бледное. Мне страшно…
США
Следователь Мироненко в Джидинских лагерях (1944 г.) говорил обреченному Бабичу, даже гордясь рациональностью построения: «Следствие и суд – только юридическое оформление, они уже не могут изменить вашей участи, предначертанной заранее. Если вас нужно расстрелять, то, будь вы абсолютно невинны, – вас все равно расстреляют. Если же вас нужно оправдать (это очевидно относится к СВОИМ. – А.С.), то, будь вы как угодно виноваты, – вы будете обелены и оправданы» […] «Был бы человек, а дело создадим!» – это многие из них так шутили, это была их пословица.
А. Солженицын, «Архипелаг ГУЛАГ»
1
Александрия, штат Вирджиния
Аэропорт Даллас, Вашингтон. Сойдя с трапа, я замерла. Меня встречали кортеж из различных спецслужб и вереница из черных тонированных автомобилей. Я только успевала читать наименования: «Служба национальной безопасности», «Федеральное бюро расследований», «Управление по борьбе с наркотиками» и прочие. Агенты всех рас и вероисповеданий. «Охренеть», – чисто по-русски подумалось мне. Грэг перехватил мой ошеломленный взгляд и расплылся в довольной улыбке. «Не стесняйся. Ты у нас VIP-персона», – сказал Грэг. «Не стоило так беспокоиться», – ответила я. Сотрудники спецслужб сверлили меня взглядами. Я ощутила себя какой-то диковинной зверушкой, которую хотят, но почему-то боятся к ней подойти. И в то же время – куском мяса, который вот-вот бросят на растерзание голодным львам. На удивление, Грэг окружил меня заботой. По-прежнему теряюсь в догадках, было ли так спланировано или это был человеческий порыв. Агенты спецслужб начали настаивать на том, чтобы сразу же отвезти меня на допрос. Однако Грэг сказал, что меня необходимо отвезти в тюрьму и дать мне время на отдых. Агенты нехотя согласились. Впрочем, они не особо расстроились. Очевидно, что их ожидания превысили ту невысокую девушку, которую они увидели в итоге.
Грэг и другие маршалы проводили меня в аэропорт через специальный вход, где у меня был взят анализ ДНК и оформлены документы о моем въезде в страну. Мы сели в машину. Грэг сел за руль, «мозговой центр» – рядом на пассажирское сиденье, меня устроили сзади, рядом уселся «мышечный центр», который тут же отправился на свидание с Морфеем. Грэг все время поглядывал на меня в зеркало. Я по-прежнему не готова была спать в присутствии этих людей, но им об этом знать было необязательно. Поэтому я просто закрыла глаза…
– Красивая, – сказал Грэг.
– Сколько времени она провела в Европе? – спросил «мозговой центр».
– Около семи месяцев, – ответил Грэг.
– Ну вот, еще три месяца, и всё. 90 Day Fiancé[3], – рассмеялся «мозговой центр».
– Может быть, – сказал Грэг.
«Не может!» – подумала я.
Из разговора маршалов я поняла, что это был личный автомобиль Грэга. «Странно», – решила я.
Грэг привез меня в тюрьму Александрия, штат Вирджиния. Передо мной предстало многоэтажное здание из едкого красного кирпича. Мы зашли через подземную парковку, где наличие света не предусмотрено. «И больше светло не будет», – подумала тогда я. Правда, сейчас, сидя в изоляторе, я понимаю, как ошибалась. В тюремных коридорах свет действительно такой приглушенный, как будто горит полуистлевшая лампочка, держащаяся на последнем издыхании. Но внутри камеры ситуация совсем иная. Впрочем, это я знаю сейчас. А тогда я шла с Грэгом к посту регистрации. Он передал мои документы и тщательно проверил точность данных. Иначе был бы небольшой, но все-таки шанс на то, что миграционная служба, вследствие неверно заполненных бланков, могла депортировать меня. Такой «несправедливости» Грэг допустить никак не мог. Он сдержанно распрощался со мной и пошел на воссоединение со всеми «центрами». А дальше случилось то, из-за чего я сижу сейчас в изоляторе под ослепляющим лучом мерзкой длинной прямоугольной лампы.
Я не спала больше суток. В таком состоянии у человека, привыкшего спать регулярно, психика выкидывает неожиданные фортели. Кто-то реагирует на все немного с запозданием. Кто-то, наоборот, постоянно напряжен, как гитарная струна. А у кого-то эти реакции причудливым образом скрещиваются. В холле тюрьмы меня начали обыскивать. Обыскивала женщина. В Финляндии я привыкла ко вполне толерантным обыскам, когда руками меня практически не трогали. А если обыск тщательный, то приводят собаку, которая тебя обнюхивает, – если что-то учует, то она садится. Более того, перед обыском надзирательница рассказывает тебе, что они сейчас будут делать, чтобы заключенные были морально готовы. Здесь же меня сразу развернули к стене, прокричали стандартные команды вроде «Руки на стену!», «Ноги врозь!» Я даже не успела задуматься, как одна из надзирательниц весьма ощутимо провела мне рукой между ног. Мои глаза застелила пелена… Я начала кричать, возмущаться. Но я еще держала себя в руках, я была на самом краю границы, но не переходила ее. Но тут очередная надзирательница схватила и выдернула из моих рук фланелевую рубашку – такой дорогой моему сердцу подарок Хэты. И мои красные от недосыпания глаза сделались еще краснее. К крикам я добавила активную жестикуляцию. Я кричала, что они не имеют права отбирать мои вещи и поступать со мной так. Это агрессивное поведение. Это неуважение к правам человека. Это сексуальное домогательство, в конце концов! Офицер вызвала подмогу… Меня оттащили в прачечную.
Я не понимала, что происходит. Это же полиция. Полиция должна защищать людей или хотя бы соблюдать законы и права, а не нарушать их. Разве не в этом их назначение? Почему со мной так обращаются, ничего не объясняя? В прачечной я еще пыталась криком отстаивать свои права. Но дело перешло в область физического насилия. Восемь против одного, вооруженные до зубов офицеры против безоружной меня – бой явно неравный. Одна из офицеров с силой наступала мне на ступню больной ноги в тщетных попытках заставить меня потерять равновесие. Я терплю пронизывающую все тело боль и думаю лишь об одном: я не могу упасть, я не буду стоять на коленях или лежать у них в ногах, я не подчинюсь, им не сломать меня…
Офицер принес так называемый turtle suit – «черепаший костюм», вроде таких брезентовых темно-зеленых сарафанов, которые накладывают сверху на флюорографии. Я отказалась его надевать. Меня ударили. Потом еще. Меня били не спеша, со вкусом. Не заботясь о том, что останутся следы, ведь я
