где хлев, а где покои.
Клянусь огнем, ни в море, ни на суше
Вам не найти вовек единодушья.
И лисья шкура вызовет лишь ссору,
Увидите вы сами это скоро.
Чтоб поняли меня вы хорошо,
Хочу я сделать опыт небольшой.
Воловью шкуру на ныхас доставлю,
Потом принять решение заставлю —
Плох принесенный дар или хорош
И сколько выйдет из него подошв.
А вы следите, как решит народ
И что из этого произойдет».
Вид принял он просительный и скромный,
Воловью шкуру вынес он из дома
И притащил к ныхасу, оглашая
Окрестность криком: «Просьба к вам большая!
Решите: шкура будет ли хорошей,
Смогу ль пар десять выкроить подошв я?»
Все стали шкуру встряхивать и мять.
Один старик народ стал укорять:
«Кто шкуру мнет, не разделив на части».
Другой: «Решить вопрос не в нашей власти».
Воскликнул третий: «Разве это шкура!»
«Ну и осел, — четвертый молвил хмуро. —
Из этой шкуры выкроишь три пары,
Коль поработать и с умом и с жаром».
И тут пошло. В нелепом, глупом споре
Один хвалил, другой пророчил горе.
А некоторые всё кричат истошно,
Что не скроить здесь и одной подошвы.
«А ну-ка, нарты, дай вам бог здоровья!
На шкуру становитесь-ка воловью!» —
Вскричал Сырдон, имея свой расчет,
И уместил на шкуре весь народ.
«Неправдою не загрязню уста.
О нарты, вот где ваша правота!
Ведь кто-то говорил еще недавно,
По жалкому уму козленку равный:
«Из шкуры той подошвы ни одной
Не выкроишь». А результат такой:
Не только поместились все на ней,
Еще осталось место для гостей.
Вот видите ли, добрые друзья,
Не оказался ли пророком я.
И если б вы искали здесь решенья,
По-прежнему терзали б вас сомненья
И кроме ссоры и жестокой злобы
Из этого не вышло ничего бы.
Так выберите лучше верных судей,
И долгий спор окончен скоро будет».
И выбрали они тут Алагаты,
Диго и Дыченага Биценаты,
Трех древних и почетных стариков,
Чтоб спор решили без обиняков.
Им так сказали: «Нам не сговориться,
Кому должна принадлежать лисица.
В нее пустили стрелы мы все трое.
Решенье ваше примем, как святое».
Старейшие тут вынесли решенье:
«Пусть каждый нам расскажет приключенье
Из прошлых дней, мятежных и кипучих.
И чей рассказ признаем мы за лучший,
Тот лисью шкуру и получит в дар».
Так вовремя потушен был пожар.
Совет хорош! Согласье нарты дали
И приключенья вскоре рассказали.
РАССКАЗ УРЫЗМАГА
«Однажды, выйдя на охоту, — так
Рассказ свой начал храбрый Урызмаг, —
Я обошел болота все и скалы,
Но зверя, как на зло, не повстречал я.
Земля как бы покрылась черным снегом,
Не находил пещеры для ночлега.
Но вот, бродя среди кромешной мглы,
Нащупал я расщелину скалы
И дверь глухую на ее изгибе.
Тогда не знал я, что иду на гибель.
«Эй, где хозяева, вскричал, скажите?
Охотнику вы двери отворите,
Коль не смутит вас, что ночной порой
Решился я тревожить ваш покой».
И вышла девушка, как солнца свет,
Виновница моих грядущих бед.
Меня с почетом в дом она ввела
И усадила тотчас у стола.
Ломился стол от кушаний и ронга.
Хозяйка мне прислуживала долго.
Я голод свой и жажду утолил,
И девушку я поблагодарил.
Убрав остатки со стола проворно,
Постель постлала в комнате просторной
И указала на нее рукой,
Сама же скрылась в комнате другой.
Я лег в постель, мечтая отдохнуть
И перед сном припомнить долгий путь.
Вдруг яркий свет в глаза ударил мне,
Не знал я, наяву или во сне.
Мне показалась радугою арка.
Не солнце ли послало мне подарок?
И, ослепленный ярким освещеньем,
Я на мгновенье впал в оцепененье,
Невиданному свету поражаясь,
Неслыханному чуду удивляясь.
О, где он, где живой источник света?
И вот дождался, наконец, ответа.
Увидел я, но все ж глазам не верил,
Что здесь же, рядом, в этой же пещере,
Красавица, волшебное созданье,
Как лепестки, срывала одеянья.
От теплого сверкающего тела
Все осветилось и посеребрело.
Когда одежда сброшена была,
Предстал источник света и тепла.
Не раз встречал я дивные черты,
Но не встречал подобной красоты:
Глаза ее прекрасные сияли
И, словно звезды, землю озаряли;
Ланиты, будто яблоки, пылали;
А зубы, словно жемчуга сверкали;
Как крылья ворона, был взлет бровей;
А косы — золотистый сноп лучей,
Что светом радужным ее облек,
Прекраснейшую, с головы до ног;
Она была небесных зорь нежней
И месяца лучистого ясней;
Казалось, Бардуагом был ей дан,
Лишь ей одной, как тополь, стройный стан;
А грудь ее — дыхание весны,
Белей сто крат жемчужной белизны.
Увидел я невиданное чудо,
И, растерявшись, потерял рассудок.
В глазах моих внезапно потемнело,
И чувствовал я, как слабеет тело,
И сердце, истекающее кровью,
Шептало мне: «Как быть с такой лдобовью?»
Я покорился радостной судьбе,
Красавица меня влекла к себе.
И в этот час я сделался смелей,
Дрожа всем телом, бросился я к ней.
Любовь одна лишь мной повелевала.
Но девушка, смущенная, сказала,
Меня окинув недовольным взором:
«Ужели не боишься ты позора?
Почетный гость, на нарта ты похож,
Но сам себя сейчас не узнаешь».
Я изгнан был, но не прошел мой хмель.
Ушел я злой, свалился на постель.
А сердце не могло найти покоя:
Красавицу я видел пред собою.
Сон навсегда мне изменил, казалось,
А сердце от отчаянья сжималось.
Презрев суровый нартовский обычай,
Поднялся я и к ней
