— Каких еще милиционеров? — удивился помощник.
— А вот это я объясню лично товарищу Зине.
Что послужило причиной длительной паузы, то ли угроза насчет газет, то ли криминальное прозвище депутата, но после этой паузы помощник сказал: — Хорошо. Я сейчас доложу шефу, не кладите трубку.
Через минуту он сказал просто: — Скажите, чтобы вас пропустили. Второй этаж, кабинет номер восемь.
В предбаннике кабинета номер восемь было полно народу, но своего телефонного собеседника Юрий определил сразу. Он один был одет в светлый, летний костюм с вполне официальным галстуком. Да и лицо было украшено не только золотыми очками, но и явными следами интеллекта. Остальные трое были одеты кто в чем: светлых брюках и теннисках, шортах, а один даже в кожаном пиджаке. Бритые головы, широкие плечи и следы явного переедания в области поясницы много подсказали Астафьеву о их прошлой, и о их нынешней роли в жизни депутата Зинченко. Двое из них развалились на кожаном диване, один на не менее кожаном кресле. Судя по словам, донесшимся до Юрия, троица явно травила анекдоты, поэтому появление нового человека совпало с очередным приступом хохота. Они с недоумением уставились на гостя, но помощник коротко кивнул в сторону двери, и Юрий прошел через прицел чересчур пристальных глаз. Астафьев только услышал за своей спиной фразу одного из троицы: — Слушай, а это не тот?…
Зато Зинченко гадать не стал, узнал его мгновенно. А Юрий снова поразился габаритам этого человека, его огромной голове с этой монументальной челюстью, невероятной ширине плечам. Он подумал, что у Зинченко в стране есть только один человек, который может с ним сравниться, это боксер Валуев. А хозяин кабинета усмехнулся, и спросил: — Так ты уже в подполковники выбился, гражданин бывший лейтенант?
— Ну, вы тоже уже не тюремную пайку грызете. Давно освободились? — спросил Астафьев, усаживаясь на стул напротив депутата.
— Давно. Я отсидел ровно половину срока, три с половиной года.
Он развел руками.
— Освобожден за хорошее поведение и активный образ жизни.
— То есть, ходили по зоне с красной повязкой на руке? — решил выяснить лично для себя Астафьев.
— А вы что, меня осуждаете за это? — довольно ехидным тоном спросил депутат.
— Да нет. Я приехал не по этому поводу.
— По какому же? Что же вам так нужно было напрягаться в выходной день?
— Работа у меня такая. Позавчера расстреляли троих милиционеров на федеральной трассе. Начальство поручило проверить мне все версии относительно старых дел погибших инспекторов.
— Ну и что?
— Один из убитых был Аркадий Голод. Именно с ним мы арестовывали вас тогда в Торской больнице.
— Ах, вот в чем дело! — Зинченко даже рассмеялся. — Версия мести.
— Да, именно в этом. Так что вполне официальный вопрос, где вы были позавчера, в одиннадцать утра?
— Ну, на этот вопрос мне ответить проще простого. С одиннадцати до двух часов я находился здесь, в думе. Было заседание нашей фракции, потом собрание комитета по делам молодежи и спорта. Я его вел, так что, можете опросить участников этого заседания, фамилии и телефоны можете взять у секретаря.
Юрий не высказал никакого разочарования. Нечто подобное он и ожидал.
— Если это так, то мне действительно, даже проще. Еще один вопрос: у вас есть внедорожник?
— У меня их три, то есть, теперь два. "Ланд Крузер" и "Ренд Ровер". С моими габаритами только в таких машинах я и могу перемещаться. Обе машины весь день вчера были здесь, на стоянке.
— Хорошо. Последний вопрос. Отчего умер ваш напарник, Иванченко?
Зина поморщился, и на Астафьева взглянул как-то даже зло.
— А вы не понимаете почему? Вы его тогда здорово изрешетили, он выжил, но не оправился. Я когда вышел, он уже умер. Что-то было с нервной системой и легкими. Жалко, хороший был парень, жена осталась с больным ребенком.
— А где живет эта его жена, вы, случайно, не знаете?
— Нет, — ответил Зинченко, и взглянул на часы. Тут же, словно читая его мысли, в дверь заглянул секретарь.
— Егор Анисимович, нам пора.
— Хорошо, у меня все, — сказал Астафьев, поднимаясь со стула. Зинченко тоже поднялся, начал собирать со стола какие-то бумаги. И тут Юрий, уже у порога, сказал еще одну фразу.
— Странно только, что вы не знаете, где проживает теперь ваша родная сестра с племянником.
Депутат поднял на него глаза, и Юрий рассмотрел в них явную ненависть. Лицо Зинченко начало багроветь, и Астафьев, не дожидаясь других последствий его невинной фразы, выскользнул из кабинета. Пройдя под обстрелом еще трех пар ненавидящих глаз, подполковник спустился вниз, сел в свою машину, и, закурив, начал вспоминать.
1994 год.
Уже по весне, в мае, они как-то среди недели выбрались в баню, к гаишнику Димке Китаеву. Среди любителей попариться были три инспектора: Голод, Игорь Кошкин, сам Китаев. От угро на пикник попали двое: Астафьев и друг Димки, капитан Артем Васильев. Дача у Китаева оказалась в классном месте — на берегу небольшой реки, на самой окраине небольшого леса. Дом у него был готов только наполовину, забор стоял с одной стороны, к лесу. Усадьбу он себе решил отгрохать объемную, от бани до забора было метров тридцать, столько же было намеренно вбитыми колышками и с другой стороны. Зато саму эту обширную баню он достроил в первую очередь.
— Дом я еще хрен знает сколько буду строить, а вот в баню хочется каждую субботу, — заявил хозяин, с охапкой дров отправляясь в топочную.
— Да, это верно. Как водичка в реке, можно будет окунуться то после парилки? — спросил Голод, разжигая в мангале огонь.
— Самое то. Тут еще что хорошо, песчаный берег. А кругом тина.
— А как насчет девушек? — спросил Юрий. — Кто-то обещал.
— Счас, Артем уже поехал.
Леонид засмеялся.
— Ну, раз Артем поехал, опять привезет все тех же: Леночку, Сашеньку и Танечку.
— А что ты имеешь против этих дам?
— Да этим дамам в два раза ближе до пенсии, чем мне. Танечка вообще мне в матери годится.
— Зато фигура у ней как у школьницы, — заметил Юрий.
— Вот ты с ней в баню и пойдешь.
— Ну, испугал!
— Эх, оторвемся сегодня! — радовался Кошкин. — Куда пиво девать?
— Сунь в реку, — посоветовал хозяин.
— Точно!
После этого он набрал в ведро воды, и начал мыть свою серебристую «десятку», ласково приговаривая: — Моя ласточка будет чистой, а то запачкалась, девочка моя.
Димка, слушая эти разговоры, давился от смеха.
— Ты жену то так ласково называешь?
— Жена этого еще не заслужила. А машина, она послушная, непривередливая, никогда мне не изменит.
