форму имени Ангелина. Красиво. Романтично. Необычно. Зашибись. По идее, парень по имени Ангел просто обязан был быть любимчиком женщин, но…
Вышло так, как вышло.
— Можно? — после робкого стука в дверь, Ангел заглянул в комнату.
Двадцатилетний студент геологического факультета, он был завсегдатаем кабинета психолога. Высокий, прыщавый, в очках с минусовыми диоптриями из-за плохого зрения и сером колючем свитере с высоким воротом даже летом из-за плохого вкуса. Весь из себя какой-то несуразный, тощий, сгорбленный и очень… очень-очень-очень неуверенный в себе. Короче говоря, каноничный гадкий утёнок, который всё никак не преображался в лебедя.
А ведь от него этого очень сильно ждали…
— Можно-можно, заходи, — с улыбкой сказала она.
Она.
Она!
Нинель Аскольдовна Белич. Сорокалетняя женщина в самом что ни на есть соку и без намёка на увядание. Казалось, что с каждым годом она становилась всё краше и краше, а возраст лишь подчёркивал все её достоинства.
Милфуша, как она есть.
Всегда с тугим хвостом волос, заколотым чем придётся, — то ручкой, то карандашом, а вот конкретно сейчас китайскими палочками.
Всегда в тёмных чулках и короткой юбке, которая обязательно засвечивала первые ряды чулочного кружева. Всегда в белой блузке, которая между третьей и четвёртой пуговицами немного расходилась в стороны и демонстрировала кусочек лакомой груди.
И всегда в очках.
Но только не в таких нелепых, как у Ангела, а вот вообще наоборот. Самое точное определение для таких очков — обольстительные.
— Садись, Ангел, — женщина указала на кушетку.
— Ага, — кивнул студент.
В кабинет он зашёл, не преминув спотыкнуться о порог. Затем застрял рукой в лямке рюкзака, пока выпутывался, уронил очки, ну и под конец при приземлении на кушетку умудрился чем-то скрипнуть. И естественно, скрипнул он именно так, что человек несведущий со стопроцентной вероятностью подумал бы: «Пердит».
— Ну как твои дела, Ангел? — спросила психологиня Нина. — Что нового?
— Да вроде бы… Вроде бы всё, как всегда.
— Ничего странного не происходило в последнее время?
— Ничего.
— А чувствуешь себя как? Никаких необычных ощущений?
— Нет.
— Не стесняйся, ведь меняться абсолютно нормально! Мне ты можешь рассказать обо всём на свете, правда.
— Да нет, Нинель Аскольдовна, — чуть подумав, ответил студент. — Ничего такого.
И так всегда…
Каждый их разговор традиционно был ни о чём.
И Ангелу бы заподозрить что-то неладное, ведь его одногруппников вызывали в кабинет к психологу только если тому была веская причина. Драка, например. Или подозрение о том, что семья студента, мягко говоря, неблагополучна. Ну или порезы на руках, сделанные в порыве юношеских страданий по желанной, но недоступной вульве.
Так вот…
Он мог бы заподозрить что-то неладное, если бы не привык к сеансам. А дело тут в том, что разговоры с психологом стали неотъемлемой частью его жизни ещё с детского сада.
И вот какой интересный момент:
Психологом в его детском саду была именно Нинель Аскольдовна Белич. А потом и в школе — тоже она. Какая-то череда совпадений, — спойлер: нет, — вела их по жизни рука об руку. Нинель Аскольдовне всегда предлагали лучшую работу именно там, куда переводился Ангел.
И всю дорогу Нинель Аскольдовна спрашивала его об одном и том же:
— Давай поговорим о твоих снах.
— Давайте, — соглашался уже привычный Ангел, который специально для этого вёл подробный дневник. — Позавчера снились черепашата на пляже. Смешные такие, милашные. Бежали по песку в сторону моря…
— … а птицы их расклёвывали? — с надеждой уточнила Нина Аскольдовна. — Быть может, какие-нибудь зловещие чёрные вороны? Или стервятники? И так прям, чтобы… ну… понимаешь, наверное? Клювом тыц и панцирь вдребезги? И кровища вокруг?
— Не-е-е-ет, — улыбнулся Ангел. — Никаких птиц там не было. Никто черепашат не обижал. Всё с ними хорошо было.
Психологиня еле заметно поморщилась.
— Допустим, — сказала она.
— А вчера снилось, будто я сын дровосека и мы с отцом живём в лесу. И вот он рубит какую-то здоро-о-о-о-овую такую сосну, весь потный и взлохмаченный, а я подхожу к нему и говорю: «Папа, я хочу поступить в балетную школу»…
— Так, — снова заинтересовалась Нинель Аскольдовна и что-то по-быстрому начеркала у себя в блокноте. — А как выглядел твой… отец?
— Да как обычно.
— Быть может, ты заметил в его облике что-то странное? Например, рога?
— Рога? — от такого вопроса Ангел нахмурился и привстал с кушетки.
— Согласно соннику Фрейдова-Юнгова рога на голове отца трактуются нашим подсознанием, как… ну ладно-ладно! Это неважно! Это всё мои профессиональные заморочки. Расскажи лучше, что было потом.
— Потом папа покрутил пальцем у виска, — Ангел лёг обратно, — отвернулся и продолжил рубить дерево.
— А ты? — в глазах психологини вспыхнула надежда. — Что сделал ты? Ты взбунтовался? Ты решился перечить ему и настаивать на своём?
— Нет, — вздохнул Ангел. — Просто взял ещё один топор и…
— Ну! — чуть не взвизгнула от счастья психологиня.
— … и начал ему помогать.
— Ах, — явно расстроилась Нинель Аскольдовна.
А счастье ведь было так близко! Скажи Ангел, что всадил топор отцу в спину и у неё появилась бы хоть какая-то зацепка. Хоть какая-то надежда в том, что она не ошиблась. В том, что все они не ошиблись.
— Ну а сегодня так вообще очень интересный сон был, — продолжил Ангел.
— Так-так.
— Меня во сне разбил сонный паралич, представляете? То есть… мне снилось, что я ложусь спать, засыпаю и в этот момент началось.
— Что началось? — уточнила Нинель Аскольдовна.
— Ну как? Как обычно. Лежу, мычу, пошевелиться не могу.
— Угу. А может быть… Может быть, ты при этом почувствовал рядом чьё-то присутствие?
— Чьё?
— Не знаю. Просто обычно люди, которые пережили сонный паралич, рассказывают о чём-то подобном. Как будто бы рядом с ними кто-то был. Какая-то злая сущность. Какая-то… потусторонняя? — аккуратно подобрала слово Нинель Аскольдовна.
— Да нет, — пожал плечами Ангел. — Ничего такого.
— Хм-м-м… понятно.
На это разбор сновидений подошёл к концу. И как всегда безрезультатно.
— Ну что? Давай смотреть картинки?
— Давайте.
В кляксах, которые традиционно рассматривал Ангел, только человек с напрочь атрофированным воображением мог не углядеть клыкастые и зубастые демонические рожи. Однако конкретно у него это получалось раз за разом.
— Это бабочка, — прищурившись,
