как дом Монаха горел, словно факел.
Всполохи огня летали по небу, а на дворе бегал отряд пожарных со шлангами.
Прямо перед тем, как на дом полилась вода, раздался громкий звон – это лопнули и разлетелись на тысячу осколков грязные окна.
Гудис с лаем крутился возле меня. Амир стоял за нами и смотрел на всё широко раскрытыми глазами. Я не слышала, как он подошёл. В его очках отражался огонь.
– Ой! Проклятие! – вот и всё, что он повторял.
На улице стали собираться любопытные, некоторые фотографировали, кто-то снимал пожар на видео.
Скоро с громкой сиреной подкатила полицейская машина, из неё выскочили двое полицейских и стали оттеснять людей. Пожарные громко что-то обсуждали, потом надели маски, чтобы войти в дом.
Мы с Амиром переглянулись.
– Думаешь, Монах внутри? – прошептала я.
– Нет, он, наверное, ушёл звонить, – тоже шёпотом ответил Амир.
– Наверное, – согласилась я.
– У него же столько дел!
У меня закружилась голова. Гудис скулил и лаял, дым ел глаза.
– А почему тогда здесь скорая помощь? – спросила я неуверенно.
– Они всегда присылают скорую помощь. На случай, если кто-то из пожарных пострадает.
– А кот как же? Вдруг он остался в доме?
– Этот толстый котяра? Он наверняка убежал на улицу и ловит где-нибудь полёвок, – сказал Амир.
Но тут налетел новый порыв ветра, и огонь вспыхнул ещё сильнее. Чердак с треском обрушился, тысячи искр взметнулись вверх и разлетелись в воздухе. Что-то приземлилось прямо у наших ног.
Я подняла клочок бумаги. Он обгорел, но видно было, что это обрывок нотной тетради.
– Дай-ка посмотрю, – сказал Амир. – Это же ноты Монаха! Его кодированные послания!
Я осмотрела листок и в одном углу смогла прочитать надпись красивым почерком: Extatica[10].
– Что ж, теперь его шпионские записи превратились в дым, – сказала я.
И в этот самый миг мимо пробежали двое пожарных с огромным шлангом. Увидев нас, они замахали руками:
– Расходитесь! Здесь стоять опасно!
Мы отступили, а потом поплелись домой через лес. Мы были в шоке и почти не разговаривали. Гудис, кажется, тоже приуныл. Но вдруг Амир остановился и схватил меня за руку.
– А что, если пожар устроили нарочно? Вдруг кто-то захотел уничтожить труд Монаха?
– Возможно, – сказала я. – Как это называется? Контршпионаж?
– Точно, контршпионаж, – подтвердил Амир.
Мы переглянулись. И почти незаметно кивнули. Мы подумали об одном и том же: придётся восстановить наш шпионский клуб.
– Когда пожар окончательно потушат, мы вернёмся и всё осмотрим, – сказал Амир.
Мы вышли из леса, и Гудис потянул поводок. Он узнал дорогу домой. Я помахала на прощание Амиру и поспешила к дому Марьям.
В окнах горел свет. Я позвонила, хотя у меня были ключи. Открыла мама Марьям, и это меня обрадовало, потому что встречаться с её папой мне не хотелось.
Я протянула поводок и спросила:
– Как Марьям себя чувствует?
– Она спит. У неё сотрясение мозга, но это неопасно.
– Это хорошо, – сказала я и медленно отошла от двери. – Передайте ей от меня привет.
– Передам. Спасибо, что вывела Гудиса.
Дверь закрылась.
Возвращаясь домой через луг, я подумала, что впервые за этот учебный год позвонила в дверь Марьям. А ведь мы с самого садика почти каждый день приходили друг к другу. Почему всё стало так странно?
Когда я пришла, все уже сидели за столом: мама, папа, Юлле и Бланка. Они ели рёбрышки с жареной картошкой и беарнским соусом[11], который я очень люблю. На моей тарелке лежало одно рёбрышко, десять тоненьких ломтиков картошки и чайная ложка соуса. Я посмотрела на Юлле. Он выглядел подозрительно сытым и довольным.
– Это что, вся моя порция? – спросила я возмущённо.
– Но, дорогая, ты же опоздала. Вот мы тебе и отложили, – сказала мама.
– И вы думаете, что мне этого достаточно? Разве мне три года? А сколько съел Юлле?
Юлле улыбнулся и похлопал себя по животу.
– Астрид, Юлле в два раза тебя больше, – сказала мама.
– И в два раза тупее!
– Сколько можно! – простонала Бланка.
– Астрид, ешь, – сказал папа. – Если будет мало, я сделаю тебе бутерброды.
Пришлось ему выполнять обещанное. Пять бутербродов на тостах, три чашки чая и двенадцать кусков сахара – вот сколько мне понадобилось, чтобы насытиться. Пока я ела, папа наводил порядок в кухне и слушал Долли Партон[12]. Снег с дождём стучал в окно, и, когда зазвучала наша любимая песня «Little Sparrow»[13], мне стало так грустно, что я не могла говорить.
– Но, Астрид, старушка, как дела? – спросил папа.
– Плохо! Сгорел дом Монаха, а у Мирьям сотрясение мозга, потому что Рафаэль и Яннис совсем с катушек съехали.
Я убежала в свою комнату и хлопнула дверью. Мне пришлось провести час размышлений в одиночестве, потому что в этот день столько всего произошло – и сотрясение мозга, и пожары, и жизнь впроголодь, и дурацкие подколы Юлле, и грустная музыка.
Глава 16
Через несколько дней после пожара мы с Амиром шли через лес к дому Монаха. С неба падали снежинки, а при каждом выдохе дыхание превращалось в белый пар.
Мы остановились у своего обычного наблюдательного пункта над двором Монаха. В соседних домах горели на окнах адвентские свечи – так уютно и по-домашнему. А на пепелище падали теперь снежинки – одна за одной, словно хотели скрыть несчастье.
Точнее – то, что когда-то было жилищем Монаха. Полдома сгорело дотла, и от него осталась лишь большая гора золы. Другая половина была похожа на обугленный скелет, но две стены ещё держались. Дымоход сохранился, и можно было разглядеть часть лестницы.
– Бедный Монах!
Амир был бледен.
– Да. Пусть он и кажется подозрительным, но ему нужно где-то жить. И коту тоже, – сказала я.
Мы подошли ближе.
– Идём, – позвала я. – Давай спустимся и поищем улики.
– Зачем русские это сделали? – спросил Амир.
– Теперь горько вспоминать, как мы стучались к нему… – сказала я и поёжилась.
Мы спустились по склону. Полиция оградила местность, но мы пролезли под пластиковой лентой. Мы держались задворок, и под покровом темноты нас никто не видел. Повсюду стоял тяжёлый запах гари. Мы зажгли фонарики на лбу и, надев варежки, принялись обыскивать дом.
Мы искали улики. Искали. И искали. Поднимали доски и рылись в золе. Но ничего не нашли. Всё сгорело. От кухни ничего не осталось. Мы не нашли среди мусора ни плиты, ни холодильника, только
