class="p1">— Давно. Лет пять назад с папой на Алтае. — Улыбаюсь, вспоминая тихую, почти безлюдную деревушку, удивительной красоты пейзажи.
— Готово. — Гордо указывает он на импровизированный пикник.
— А почему нельзя туда сесть? — Указываю рукой на поваленное дерево.
— Ну, сейчас. Будем жопой занозы собирать. К тому же, я что зря готовился: термокружки купил? Твоя — с сердечком.
Я подхожу к машине, внимательно глядя себе под ноги.
— И кофе сам дома заваривал?
— Нет, кофе мне сделал прыщавый бариста.
Боже, какой он все-таки сноб и хам. Рассматриваю блестящий капот.
— И как мне садиться? Я сейчас задом тебе капот продавлю и не расплачусь потом.
Он подходит сзади и осторожно кладет руки мне на талию. Снова чувствую его запах и тепло за спиной. Напрягаюсь всем телом и немного поворачиваю голову к нему.
— Натурой отдашь. — Выдыхает мне в ухо.
По затылку и шее бегут мурашки. Очнись, дура, это же кобелина-Соколов! Сколько раз он проделывал подобный трюк.
— Руки. — Рычу я.
Он снова хохочет и отпускает меня.
— Давай помогу. — Становится сбоку и протягивает раскрытую ладонь.
Осторожно вкладываю в нее пальцы, скольжу ладонью дальше, полностью опираюсь о его руку. Без посторонней помощи на скользкий капот не взобраться. Моя ладонь утопает в его. Почему-то в голове возникает сцена из фильма: Лектор гладит через тюремную решетку пальцы Кларисы (прим. — «Молчание ягнят», американский психологический фильм ужасов 1991 года).
Кое-как примостившись на свернутый плед, я осторожно откидываюсь спиной на лобовое стекло. Ничего, удобно. Соколов, в отличие, от меня, одним ловким движением забирается на машину и усаживается рядом. Наши плечи почти соприкасаются. Если отодвинусь — могу свалиться. Пару минут мы молча пялимся на вечерние огни, слушаем шум ветра.
— Выпьешь что-то?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я не хочу быть здесь. Не хочу пить с тобой и разговаривать тоже не хочу.
Он молчит, а потом тянется рукой в задний карман джинс.
— Можно я закурю?
— Да, пожалуйста.
Несколько раз чиркает зажигалка. Он закрывает ее ладонью от ветра. Свет голубого пламени на мгновенье выхватывает из темноты его профиль: высокий лоб, нос с горбинкой, упрямый подбородок.
— Почему? — Слышу, как шипит сигарета. — Чем тебе здесь плохо? — Он по-бунтарски выпускает дым вверх и скрещивает ноги, тоже откидываясь на лобовое стекло.
— Потому что ты самовлюбленный, наглый, аморальный тип, который думает, что папины деньги…
— Хватит. — Резко перебивает меня Влад. — Ты слишком часто говоришь о деньгах моего отца. Что ты вообще обо мне знаешь, чтобы делать такие выводы? А, Марго?
— Я не знаю тебя, но вижу, как ты обходишься с девушкой, которая тебя любит. Ты манипулируешь, врешь, тешишь свое эго. Это игра для тебя, Влад, а люди — пешки.
— А я вижу, что тебя тянет ко мне. — Чувствую на себе его взгляд и поворачиваю голову к нему. — Ты краснеешь, волнуешься и трясешься от моих прикосновений, но выдуманные принципы не позволяют тебе этого признать. Ты лучше умрешь, чем согласишься с мыслью, что я тебя волную.
Шарю глазами по его лицу, но ничего не вижу: Соколов почти сразу потушил фары. Сигарета быстро тлеет в его руке.
— Марина. Тебя. Любит. — Жестко чеканю я, как старая, злобная бабка.
— Серьезно? Прямо любит? — Хмыкает он, слышу неприкрытый сарказм в его голосе. — Если ей не терпится поерзать по до мной, то это еще не значит, что она меня любит.
— Не смей, Влад…
Он снова меня перебивает:
— Марине важен не я, а мой статус, связи, внешность, востребованность среди телок. Рядом со мной она чувствует себя лучше, чем есть на самом деле: значимее, красивее, нужнее. Она думает, что раз я с ней, то значит она лучше остальных. Но при этом она не имеет ни малейшего понятия, что я за человек. — Шуршит термосумкой. Затем Соколов вкладывает в мою ладонь теплый, гладкий стакан. — Вот, как ты думаешь, если я однажды вылечу с моста и пересяду с мотоцикла в инвалидное кресло, Марина будет так же сильно тащиться от меня? Ты уверена, что Марина будет все также «любить меня», если моего отца обвинят, например, в финансовых махинациях и посадят, арестовав его счета, а от меня отвернутся все? Так, о какой любви мы говорим, Марго?
Мне нечего на это ответить. Соколов застал меня врасплох своими аргументами. Конечно, я не уверена. Я в себе-то порой не уверена. Отмечаю про себя, что он сказал не «наши» счета, а «его» счета.
— Знаешь, что я вижу? — Он щелчком открывает свой стакан. — Ты обманула подругу и теперь пытаешься переложить всю вину на меня. Знаешь, почему ты ей ничего не сказала?
— Не надо, Влад. — Прикрываю глаза.
— Потому, что я тебе нравлюсь. Я понравился тебе, еще когда ты первый раз увидела меня, но твои идиотские принципы ни за что не позволят тебе признать это. А вдруг я трахну тебя и на утро брошу. Тебя, такую умную и правильную во всех отношениях. Ты, в отличие от этих тупых, напыщенных телок, с которыми я тусуюсь, никогда не поведешься на меня, потому что ты умнее их всех вместе взятых. Я же правильно озвучил твои мысли?
— Ты отвратительный. — Злюсь я и ерзаю на скользком капоте. — То есть, ты даже не собирался отрицать, хотел поступить именно так?
— В отличие от тебя, я не привык себе врать. Поэтому да, собирался.
— Ты даже отрицать этого не будешь?
— Не-а. — Нараспев произносит он.
— И что теперь? — Делаю глоток кофе: латте без сахара. Идеальные пропорции эспрессо и молока.
— Теперь… — Он тянется в мою сторону. Чувствую рядом его дыхание и слышу шорох куртки, — я так часто думаю о тебе, что меня самого это пугает. И если сейчас я тебя не поцелую, меня разорвет на куски.
С этими словами он тянется ко мне и касается кончиком своего носа моего. Его ресницы щекочут лоб. Соколов нежно гладит мою щеку. Мне страшно, душно, несмотря на весенний ветерок, мучительно-невыносимо от его рук на моем лице и шее. Чувствую на губах его дыхание с горько-сладким ароматом кофе и сигарет.
«Марго-Марго, как легко тебе можно запудрить мозги. Дура ты набитая», — шепчет внутренний голос, но его заглушает язык Соколова, стремительно ворвавшийся в рот. Голова кружится. В темноте обостряются все чувства, стираются границы и вытесняется чувство вины. Это запредельно.
Его поцелуй жадный, необузданный, жгучий, как острый перец. Влад облизывает мои губы, ласкает кончиком языка нёбо. Теряю контроль над собой. Слепну от его напора. Влад гладит шею, косу, скользит руками по ребрам. Позволяет себе все больше. Стонет мне
