ему отпор…
– Я видел, как у тебя блеснули глаза, так что не сомневаюсь.
– Но я рада, что до этого не дошло, – заканчиваю я, ненадолго замолкаю, а потом поднимаю бокал. – За хороших боссов. Спасибо, Уильям Пеннингтон. Учитывая, что сегодня только второй день, вы неплохо справляетесь.
На секунду мне кажется, что он не подыграет, но он чокается со мной. Не могу сказать наверняка, потому что мы оба сидим лицом к бару, но боковым зрением я вижу, как его губы слегка растягиваются в улыбке, прежде чем он подносит к ним бокал. Хорошо. Он должен быть доволен тем, что сделал. Не каждый босс пошел бы на такое. Только если…
Я ощущаю, как под ритм следующей песни во мне зарождается безмолвный вопрос, а в животе поднимается волнение.
Но нет.
Конечно нет. Конечно же он не… заинтересован во мне…
– Зови меня Уилл. И хорошее издательство заботится не только о своих авторах, но и о своих сотрудниках, – говорит он. – Надеюсь, ты в курсе.
Я ощущаю мимолетное разочарование, но тут же отмахиваюсь от него. Разумеется. Разумеется, все дело в работе. Или, скорее, в обязательствах. Может, он просто хотел убедиться, что на «Пеннингтон» не подадут в суд. За потакание домогательствам и все такое. Разумеется.
Мы молча пьем, и я чувствую, что должна повернуть разговор в другое русло. Сказать что-нибудь. Что угодно.
– Я уверена, переезд из самого́ Нью-Йорка – это большое событие, – произношу я. – Ты не скучаешь по городу?
В ту же секунду я жалею об этом вопросе. Уильяма уволили с более престижной должности в Нью-Йорке. Единственная причина, по которой он вернулся, – скорее всего, отсутствие других вариантов. Замечательно, Сав. Посыпь ему соль на рану.
Он поднимает руку, прося счет с непроницаемым выражением лица.
– Иногда.
– Я была там раза два, – говорю я, пытаясь сохранять жизнерадостный тон. – Когда мой отец готовил пахлаву на шоу «Сегодня» и продвигал свою новую кулинарную книгу и когда моя сестра маршировала на параде «Мейсис»[27].
– Твой отец повар?
– Нет, стоматолог, – отвечаю я и, спохватившись, добавляю: – Стоматолог с пристрастием к кондитерским изделиям, с успешным кулинарным каналом на ютубе и субботними мастер-классами по выпечке для малообеспеченной молодежи в центре города.
– Стоматолог-сладкоежка, – задумчиво произносит Уилл и слегка улыбается. – Какая ирония.
– Это надежная работа, – говорю я, улыбаясь в ответ.
– А на каком инструменте играла твоя сестра? – спрашивает он.
– На всех.
Уилл вежливо улыбается, будто ждет настоящего ответа.
– Нет, серьезно, на всех. На параде она переключалась между флейтой и трубой, а так вообще играла на всех.
Уильям вскидывает брови, и я вижу тот же взгляд, что бывает у всех, кому я рассказываю про своих родственников.
– Какая у тебя амбициозная семья.
– Ты даже не представляешь.
– Тогда понятно, почему в «Пеннингтоне» рады тому, что ты у нас работаешь.
– О нет. – Я чуть не подавилась джин-тоником. – Я не такая, как они.
Уилл округляет глаза, ухмыляясь одним уголком рта.
– А-а. Так ты не покоряешь вершины. Как жаль.
– Стоп, нет, – быстро перебиваю я, ставлю бокал и исправляюсь: – Я не работаю меньше нормы. Я просто делаю… достаточно.
– Можно сказать, на вполне удовлетворительном уровне.
Теперь я вижу по его веселому взгляду, что он надо мной подшучивает. По моему лицу расплывается улыбка.
– На весьма подобающем.
– На совершенно приемлемом, – добавляет он, и его глаза тоже прищуриваются в улыбке. – Это можно выделить в резюме.
– А как, по-твоему, я получила эту работу?
Мы долго смотрим друг другу в глаза и просто улыбаемся. У меня внутри разливается тепло. Не могу определить это чувство, но если бы оно было напитком, то эгг-ногом с мускатным орехом. А если звуком, то шагами дорогого друга на крыльце дома.
– Ну или ты можешь вставить это в резюме, когда будешь писать в «Стерлинг».
Я настолько не ожидала услышать это в дружеской беседе, что не сразу нахожусь с ответом. Уильям как ни в чем не бывало продолжает говорить, но выражение его лица меняется:
– Кстати, спасибо за то, что ты сегодня сделала. Мало кто вернул бы визитку Джиму Эрроувуду. Так или иначе, я это оценил.
Он оценил.
Не «Пеннингтон». Не он от лица «Пеннингтона».
Он.
Уилл.
– Ну, твои бывшие коллеги очень непристойно себя ведут, – говорю я с небрежным видом, а сама впитываю его слова. – К тому же теперь тебе придется быть редактором Тома. Я бы сказала, что твоя жертва гораздо больше моей.
– Ах да, Том. Ну, посмотрим, как долго он продержится в «Пеннингтоне». У меня есть предчувствие, что он скоро нас покинет, так что сильно за меня не переживай.
Я вскидываю брови, и он широко улыбается.
– Ты же в курсе, что он на удивление успешен? В прошлом году его книга почти сразу разошлась тиражом сто тысяч экземпляров.
Ну вот опять – улыбка, которую он силится удержать, слетает с его лица, точно осенний лист.
– Да, но, между прочим, со стороны редактора и издательства было ошибкой позволять ему плагиатить Камю. Он весь роман ходил по тонкой грани, особенно…
– Цитата, да! – перебиваю я. – Он практически выдал фразу Камю за свою: «Но раз хочешь быть счастливым, ты не можешь чересчур заботиться о других»[28]. Я так всем и сказала!
Уилл молчит. Потом, немного поменяв положение тела, внимательно смотрит на меня.
– Что ты всем сказала?
У него такой вкрадчивый тон, что я почти уверена, что допустила ошибку. Я осторожно отвечаю:
– Просто, что… мне показалось опасным нарушением авторских прав использовать сюжет, темы и даже название «Падения». Что бы там Том ни говорил, спустить ему с рук даже намек на то, что он украл цитату Камю и заменил некоторые слова хорошо подобранными синонимами…
– …было абсолютно безрассудно, – заканчивает Уильям. – Правда. И никто с тобой не согласился?
Я пожимаю плечами. Мне кажется, будет неразумно посвящать его в то, как Жизель почти открытым текстом сказала мне, что на совещаниях я ребенок – меня должно быть видно, но не слышно.
– Я же всего лишь младший редактор.
Морщина на лбу Уильяма углубляется. Он отвечает не сразу, но у него такой тон, будто он уже все решил.
– Ясно. Что ж, я привык к тому, что всех выслушивают. Видимо, сотрудникам «Пеннингтона» нужно об этом напомнить.
Мы надолго замолкаем.
Что тут скажешь?
Проходит несколько секунд, я вращаю бокал на стойке, наблюдая, как на покрытии из полиуретана собирается конденсат, и думаю, о чем бы поговорить дальше. Наконец сдаюсь и завожу разговор на тему, которая первой приходит мне в голову:
– В любом случае я надеюсь, что ты доволен переездом из Нью-Йорка. Наверняка тебе есть по чему скучать, но хочется думать, что эти перемены только к лучшему.
– Спасибо, да. – Уильям умолкает, и я вижу, как его взгляд омрачается. – Я много по чему скучаю, но в то же время верю, что многое здесь обрету.
Что это значит? Он имеет в виду не только работу? У него осталась там девушка, с которой он давно расстался? Или он хочет к кому-то вернуться?
Разумеется, он оставил в Нью-Йорке всю свою жизнь. У него наверняка была куча близких друзей и, хотя мне не хочется это признавать, множество сногсшибательных девушек. Это же Нью-Йорк. Там выращивают красивых людей.
Как бы то ни было, это не мое дело. И, что важнее всего, он мой босс. Он утонченный. Изысканный. Настоящий мужчина. У него взрослая жизнь, и его уж точно не интересует девушка, которая не может привести свои дела в порядок и съехать от сестры.
Самое главное – напоминать себе, что все это не имеет значения и мне плевать.
Наконец к нам подходит бармен, и Уилл указывает на наши бокалы.
– Я заплачу.
– Ой, не надо, – тут же говорю я и начинаю рыться в заднем кармане. – Я так не могу.
– За счет компании, – возражает он и достает блестящую серебристую карточку. – Прими наши извинения за чертовски неприятный вечер.
Секунду я размышляю, серьезно ли он пытается принести извинения за такого ужасного автора от лица издательства коктейлем за двенадцать долларов. Но потом вижу его имя на дебетовой карточке и замечаю искорку в его арктических глазах.
