знала, чего мама хочет, и чувствовала моменты, когда она не желала быть моей матерью.
Мне же всегда хотелось только одного – чтобы она была счастлива, и я изо всех сил старалась сделать ее счастливой. В такие минуты я всегда чувствовала, что она меня любит.
Братья отзывались о маме как о человеке непредсказуемом, склонном к постоянным перепадам настроения. Она могла вдруг расплакаться, ни с того ни с сего выскочить из комнаты с криком, что у нее паническая атака. Папа всегда выбегал за ней, но ей, похоже, его утешения были не нужны. Аарон говорит, она была нездорова психически, Бен выражается грубее – «психичка», «больная на всю голову». Мне же мама вспоминается личностью в вечном поиске. Она словно бы потерялась. А в наш дом, в нашу семью забрела просто по случайности.
И все же, по-моему, мне порой удавалось на нее влиять. Может, ей не очень нравилось быть матерью вообще, но быть конкретно моей мамой нравилось точно. Я с раннего детства знала, что я – не обычная дочка, а идеальная. Всегда послушная, всегда милая. Ласковая, но чуткая, знающая, когда нужно оставить ее в покое. Когда она ушла, больнее всего мне было оттого, что она не взяла меня с собой.
После маминого отъезда мы с Беном и Аароном стали реже ссориться – сблизила нас не общая потеря, а, скорее, общая задача – сделать счастливым отца.
Не сказать, чтобы раньше, когда мама еще жила с нами, он был очень счастлив. Но тогда он, по крайней мере, казался довольным жизнью. Ему нравилось быть нашим папой. Готовить для нас, помогать с уроками. Отличными вечерами он считал те, когда сам проверял в кухне работы своих студентов, а мы сидели в соседней комнате и читали или смотрели телик. Мама же где-то в доме занималась очередным проектом. После ее ухода папа, всегда такой сдержанный, уравновешенный, в голове одни цифры, внезапно превратился в романтика. Раньше он никогда не плакал. Теперь же любая мелочь могла довести его до слез. Песня Джонни Митчелл, открытка «С днем рождения», реклама хлопьев.
Но плачущий папа – это еще полбеды, хуже было то, как переменились мои братья. Вдруг в один день они стали взрослыми. Первые несколько недель после того, как мы поняли, что мама больше не вернется, были самыми ужасными; она как будто скоропостижно умерла. Мы сторонились друг друга, стеснялись своего горя, боялись внезапно расплакаться на людях. Но понемногу как-то свыклись с новой реальностью. Братья поняли, что им придется взвалить на себя мамины обязанности. И каждый выбрал роль по себе: Аарон – утешителя, Бен – весельчака. «Мы отлично проводим время! У нас все хорошо!»
Аарон еще и присматривал за мной и Беном – будил в школу, предлагал помочь с уроками. Отец по-прежнему готовил по вечерам, но ужины отныне превратились в спектакль «Совершенно нормальная семья». Бен всеми силами старался не допустить, чтобы кто-то расплакался за столом, и постоянно всех задирал – подтрунивал то надо мной, то над Аароном, только папу не трогал.
Моя же роль – женщина в доме – оказалась одной из важнейших. Без меня они превратились бы в кучку растерянных мужчин. И я всеми силами старалась соответствовать – быть доброй, покладистой, обеспечивать надежный тыл. И никогда не приводить домой парней.
В первые пару лет мама присылала мне открытки ко дню рождения. В графе обратного адреса на них значилось: Сент-Пол, Миннесота. В этом городе она родилась. От ее коротких посланий мне делалось только хуже: «С днем рождения! Люблю, мама». Нет бы настоящее письмо написала! И все же в мои семнадцать, когда открытка впервые не пришла, я разревелась. Сначала от обиды, потом от страха.
– Вдруг она умерла? – допытывалась я у Аарона.
Он, единственный из всех, способен был вынести такой вопрос.
– Не умерла она, – отрезал брат.
– Откуда ты знаешь?
– Нашел ее в интернете. Живет в Сент-Поле, работает в городской библиотеке. Еще какой-то кружок по керамике ведет.
– Она забыла про мой день рождения, – ошеломленно пробормотала я.
– Слушай, Лея, тебе нужно снизить ожидания. Мне так посоветовал психотерапевт. Не жди от нее ничего, в буквальном смысле. Иначе всю жизнь будешь мучиться разочарованиями.
Через несколько недель после семнадцатилетия я впервые занялась сексом. С Робби, в подвале дома его родителей на расстеленном на полу спальном мешке. Из всех моих знакомых парней Робби был самым милым. В процессе было немного больно, но меня это не отпугнуло. После я расплакалась – не от разочарования, от облегчения. Он обнимал меня всю ночь, и это понравилось мне больше, чем секс.
Тем временем наша ущербная семья начала расширяться. Аарон встретил Хейли. Папа – Монику. Дом вроде не изменился, но я больше его не узнавала. Из семейного гнезда он превратился в жилище случайно оказавшихся вместе людей.
Стоило появиться Кристине и Стивену, как Моника тут же забыла про Су Минь и ее работу в больнице. Началась презентация новой должности Кристины (ее недавно повысили до менеджера по цифровому маркетингу) и ее парня Стивена, журналиста в WGBH. Моника бомбардировала их вопросами, ответы на которые уже знала, видимо, делая это специально для нас, чтобы мы поняли, какие ее дочь со своим парнем успешные.
Что ж, они и правда производили впечатление. Красивые, подтянутые, лощеные. Такие парочки обычно красуются в рамках для фотографий, а позже их заменяют реальными снимками куда менее шикарных людей. Кристина и Стивен сидели рядышком на диване, произносили правильные слова, смеялись в нужных местах и улыбались, будто вокруг происходило что-то невероятно забавное. Я же, глядя на них, гадала, как они ведут себя в постели. Как вообще выглядят за закрытыми дверями?
Меня вдруг накрыло благодарностью к моей висконсинской компании. К Вивиан, Уилсону, Роану, Сэму, даже к Дэвиду. За их тексты, за сырые наброски будущих рассказов, за доверие, с которым мы каждую неделю делились друг с другом нашими отчаянными попытками написать что-то стоящее. Какое счастье, что у меня есть нелепая Беа Леонард с ее странными нарядами, неловкостью и добротой. И Питер – с его грустными глазами и неожиданными улыбками.
Но больше всего я была благодарна судьбе за Чарли. За то, что он такой эмоциональный, что с ним каждую минуту не знаешь, чего ждать. За то, как он мне пел. И постоянно ошибался. В Висконсине все были неидеальны и не пытались это скрывать. Вот почему с ними было так легко.
Сели ужинать. Объявили, за
