самое. Тимош поспешно повиновался.
Дверца отворилась настежь. Тут же подскочил стрелец в длиннополом кафтане с золотистыми застежками, поддержал дьяка под руку, помогая выбраться. С другой стороны на помощь подоспел один из казаков Бурляя, подхватил вторую руку посланца.
Бескудников, кряхтя, неуверенно ступил на заснеженную землю (затекли ноги).
– Сердечный привет тебе, дьяче! – улыбнулся Богдан, склонив голову. – С прибытием!
– И твоей гетманской особе привет! – отозвался посол. Голос его прозвучал достаточно вежливо, почтительно, но все-таки с чуть различимой ноткой превосходства. Он хорошо помнил наставление боярина Львова: «При встрече окажи уважение, но дай понять, что посланец великого государя важнее, чем какой-то гетман, да еще и мятежный».
– Прошу до саней моих, там просторно и мягко, по пути потолкуем, – продолжал Богдан, сделав вид, будто не расслышал эту интонацию. – День-то какой хороший, воздух – чистый мед, так бы и пил его! А от холода шкурами медвежьими укроемся.
– То великая честь, коей гетман наш никого еще не удостаивал! – пояснил Бурляй, видя, что посол замешкался, гадая, как лучше поступить: принять предложение или отказаться под благовидным предлогом.
– Прошу! – повторил Богдан. – А юный помощник твой пусть поедет в санях сына моего. Им веселее будет!
Глава 14
Тадеуш так тяжело вздохнул, будто на его плечи сначала взвалили жолнера в полном боевом снаряжении, а потом еще приказали идти бодрым шагом.
– Если бы я только был уверен, что после родов этот кошмар закончится…
– Что, пану вчера тоже устроили семейную сцену? С последующим доказательством его супружеской любви в духе пани Камасутры? – озорно усмехнулся я.
Мой первый помощник невольно покраснел, будто мальчишка, уличенный в подглядывании за девушками.
– Ах, пане… Мне неловко говорить о таких вещах!
– Что же тут неловкого? Дело житейское. К тому же, как я уже говорил, мы не совсем чужие люди. Более того – товарищи по оружию! Так в чем дело? Почему пан полковник смутился?
– Э-э-э… Тысяча извинений, но я не могу ответить! Неловко!
Я выдержал паузу, наверняка показавшуюся полковнику Пшекшивильскому-Подопригорскому весьма долгой.
– Что же, постараюсь сам догадаться. Неужели пани Агнешка в запальчивости заявила, что мы с паном не только… э-э-э… товарищи по оружию?
Лицо Тадеуша полыхнуло жаром.
– Это была глупая женская истерика! Тем более странная, необъяснимая, что я не стал ни бранить Агнешку, ни даже сдержанно упрекать. Я лишь высказал пожелание, чтобы она нашла какое-либо иное развлечение вместо карт. И вдруг услышал… О Матка Бозка!
Я чуть не прыснул, припомнив язвительный спич Анжелы про ночные клубы, боулинги и стереокино.
– Не представляю, как такая невероятная чушь вообще могла прийти в голову Агнешке! – полковник сокрушенно вздохнул. – Да, я всем сердцем люблю пана Анджея… – вздрогнув и запнувшись, он инстинктивно прикрыл рот ладонью, потом торопливо продолжил: – но как друга, как старшего товарища, человека, наделенного острым умом, невероятными возможностями и блестящим талантом!
Теперь уже щеки зарделись у меня. От смущения. Когда я вспомнил чтение «гениальных виршей» за столом у князя…
– Ох, перестаньте, пане! Я самый обычный человек. Ну, разве что с немалым опытом. И не переживайте так. Ведь мне были сказаны приблизительно те же слова.
Тадеуш выпучил глаза и издал сдавленный горловой звук.
– Пани Анна… Она предположила, будто мы?!. О святые угодники! – поляк схватился за голову.
– Ничего, нужно терпеть. И уповать, что после родов этот кошмар точно закончится! – улыбнулся я.
* * *
Дьяк Бескудников далеко не сразу заметил, что гетманские сани, описав дугу по заснеженным полям, повернули в сторону, противоположную от дороги на Белую Церковь. Больно уж разомлел от почтительного обращения. Гетман неустанно интересовался, подпустив в голос заботливой вежливости, все ли было в порядке, не случалось ли каких неприятностей по пути, хорошо ли охранял посольство Бурляй со своими казаками. Обещал прием – «хоть самому великому государю впору!». Тщеславный дьяк насторожился лишь после того, как солнце, до этого светившее в край глаза, стало греть затылок.
– А куда это мы повернули? Разве твой гетманский двор не в Белой Церкви?
– В ней, дьяче, – кивнул Богдан. – Но сам посуди: как могу я столь пышного гостя, посланца самого великого государя русского, сразу везти в малый город? Ты достоин особого почета, потому сначала – в Киев!
Бескудников растерянно заморгал. В инструкциях, накрепко выученных перед отъездом из Москвы, значилось: «ехать до двора гетмана Войска Запорожского, что в Белой Церкви ныне обретается…» Про Киев ни слова не было сказано.
– Но… Зачем же?
– Так ведь это Киев! – глаза Богдана засияли восторженным блеском. – Киев! – повторил гетман, повысив голос и добавив в него благоговейной дрожи. – Цель святой борьбы нашей! Великий град, колыбель державы славных князей киевских, известных всей Европе! Нет там больше иезуитского племени, да и прочие латыняне бежали, веры православной никто более не притесняет. Слава Богу! – и Богдан, сняв шапку, благочестиво перекрестился, краем глаза наблюдая за Бескудниковым. Тому волей-неволей тоже пришлось обнажить голову и осенить себя крестным знамением.
– Мыслимо ли не привезти в такой город посла царя московского? – вдохновенным голосом продолжал говорить гетман. – Это же будет неучтивостью! А я стародавние обычаи гостеприимства крепко блюду. И государя русского глубоко уважаю, потому хочу ему эту честь оказать, пусть и в лице его посланца. Коли не заедем в Киев – случится обида государю, сохрани нас боже от такого великого несчастья!
Дьяк опасливо поежился. Что делать, как поступить? Может, упереться: велено, мол, было сразу ехать в гетманский замок, времени не тратя! А ну как Хмельницкий в Москву нажалуется, что хотел, дескать, самую высокую честь оказать Алексею свет Михайловичу, а его чистосердечный порыв не оценили и отвергли? Что тогда будет? Ох батюшки, вот проблема-то на ровном месте…
– А далеко до Киева? – на всякий случай спросил он.
– Совсем недалеко! Еще и смеркаться не начнет, как доберемся. Полюбуешься им, дьяче, во всей красе. Там и заночуем, а наутро – в Белую Церковь!
«Ну, такая задержка не страшна, – вздохнув с облегчением, успокоил себя Бескудников. – Всего день. В укор не поставят».
– А покои-то будут удобные? – уточнил дьяк, делая вид, что соглашается с неохотой, только из уважения к гостеприимному хозяину. – Подустал в дороге-то трястись, хотелось бы отдохнуть хорошенько.
– Самые лучшие, какие только сыщутся в златоглавом Киеве! – расплылся в улыбке Богдан. – А уж к вечере такие яства подадут, каких, смею уверять, и в Москве нет.
Дьяк благосклонно кивнул. Приятно все-таки, когда почет оказывают! На ум даже пришла мысль, не намекнуть ли насчет девки… Но побоялся. Кто их знает, какие тут порядки: может, еще строже
