глядя на женщину.
– Да, мне уже гораздо лучше, все в порядке, благодарю пана… э-э-э…
– Это пан полковник Лысенко, близкая к гетману особа! – заторопилась Дануська. – Очень храбрый человек, а уж какой учтивый и заботливый! Самая благородная шляхта могла бы брать с него пример! Я под его опекою чувствовала себя как у Езуса за пазухой.
Елена заставила себя ласково улыбнуться полковнику, который отчего-то пугал ее: слишком уж недобрые глаза были у этого человека.
– Прошу пана принять мою искреннюю признательность. И за себя, и за мою верную камеристку. Я в долгу и постараюсь отплатить добром за добро.
– Кх-м! – смущенно закашлялся Вовчур, отправивший столько «благородной шляхты» на тот свет, что можно было сбиться со счета. – Спасибо на добром слове. Однако же, если пани пришла в себя, стоит поторопиться с отъездом. Места здесь опасные, один бог знает, кого сюда принесет и в каком количестве.
– Поддерживаю! – донесся сбоку слабый, но очень знакомый голос. – Весьма разумный совет.
Елена чуть не ахнула. Она же совсем забыла про Брюховецкого, поглощенная своими переживаниями! Краска стыда залила ей лицо. Как можно быть такой неблагодарной!
Пани Чаплинская поспешно повернулась и увидела шляхтича с перевязанной головой, сидевшего на расстеленной попоне.
– Матка Бозка! Пан ранен? – вскрикнула она.
– Пустяки, – отмахнулся Брюховецкий.
– Однако пан отменно умеет рубиться! – уважительно пробасил Вовчур. – Но, если бы Дануся не закричала: «Пани Елена!», быть бы ему покойником. Слава богу, я успел понять, что, раз человек защищал хозяйку Дануси, стало быть, друг ей, а не враг. Вот потому и огрел по голове плашмя, а не лезвием. – Разведя руками, полковник смущенно уточнил: – Уж извиняюсь, уговаривать было некогда, да пан сгоряча и не послушал бы.
– Я не в претензии, – отозвался шляхтич, морщась то ли от боли, то ли от досады. Было видно, что самолюбие отменного фехтовальщика жестоко уязвлено.
– Но… Но, если плашмя, отчего же у пана перевязана голова? – растерянно спросила Елена.
Брюховецкий промолчал. За него ответил Вовчур:
– Когда падал, ударился о полозья возка… Что же, со всяким могло случиться.
* * *
Беременным женщинам многое прощается.
Беременные женщины плохо владеют собой и сами не знают, что им взбредет в голову.
Беременных женщин нельзя нервировать.
И так далее, и тому подобное…
Мне это было известно. До поры до времени – теоретически. Теперь познал и на практике. Поэтому, уже собираясь ко сну, постарался поговорить с Анжелой как можно деликатнее.
– Милая, поверь, я понимаю, что вам с Агнешкой скучно. Но разве нельзя было найти какое-то другое развлечение вместо карт? Тадеуша чуть удар не хватил…
– Какое? – подозрительно ласково отозвалась моя благоверная, медленно укрываясь одеялом. Она теперь вообще все делала неторопливо, степенно, будто боялась потревожить драгоценный груз под сердцем. Скоро, наверное, начнет ходить, переваливаясь по-утиному… – Пойти в театр, на концерт, в боулинг, ночной клуб или 3D-киношку? А может, на стриптиз-шоу?
– Ой, ну не надо язвить! Я же серьезно.
– Да и я не шучу… Ладно, привыкнет твой Тадеуш! Не переживай за него.
– С чего это он мой? – усмехнулся я, также укрываясь одеялом.
Погасить свечу я не успел. Разразилась супружеская сцена. Мне было высказано, что я провожу с паном полковником гораздо больше времени, чем с законной женой. Как, впрочем, поступает и Тадеуш с бедной Агнешкой! Что все мужики – бессовестные эгоисты на генетическом уровне. И вообще, она не удивится, узнав в один прекрасный день, что нас с Тадеушем связывают не только чисто служебные отношения. Достаточно посмотреть, с каким восторгом молодой поляк глядит на меня! И не нужно так таращить глаза и свирепо хмуриться, она не из пугливых. И, черт побери, если она ошибается, пусть муж немедленно докажет ее неправоту. Делом докажет, а не словами! Сколько времени у нас уже не было секса?!
Я мысленно простонал, помянул яркими и образными словами свою тещу и задул свечку… От подробного описания последующих событий позвольте воздержаться.
* * *
Погода стояла просто великолепная: слабый мороз, чистейшее светло-голубое небо до самого горизонта, спокойный воздух без малейшего дуновения. Ослепительно-белый снег накрыл землю толстым пушистым покрывалом. Такой спокойной, умиротворяющей была эта картина, что сторонний наблюдатель нипочем не догадался бы, какие лютые страсти кипели в здешних местах считаные месяцы назад, сколько крови и слез пролилось.
– Едут! Едут, пресветлый гетмане! – взволнованно воскликнул кто-то из передовых казаков.
Хмельницкий поднес ладонь ко лбу, защищая глаза от слепящего солнца. Напрягая зрение, он разглядел вдали конную колонну, за которой двигались несколько возков. Всадник, ехавший первым, был похож на Бурляя. Через некоторое время, когда расстояние сократилось, гетман убедился, что зрение не подвело: это в самом деле был командир Гадячского полка.
– Вот и дождались, сынку! – улыбнулся Богдан Тимошу. – Ну, с божьей помощью встретим послов, да как следует. Помни, о чем мы с тобой говорили! Давай, трогай! – эта команда относилась уже к казаку, державшему вожжи.
Заскрипел снег под полозьями. Большие, выстланные медвежьими шкурами сани гетмана (он специально велел приготовить их для встречи русского посольства, вместо закрытого возка) заскользили по дороге. Вслед за ними тронулись такие же сани, где сидел гетманенок.
– Ясновельможному пану гетману – слава! – вскричал Бурляй, натянув поводья, когда Богдан приблизился к нему почти вплотную. Одновременно полковник поднял руку, давая всем своим людям команду остановиться.
– Слава! – подхватили казаки. Их громкий дружный крик прокатился далеко окрест.
– Спасибо за службу! – отозвался Хмельницкий, приложив ладонь к сердцу. – И хвала Создателю, сохранившему вас в пути от всяких напастей. Поезжай со мной, покажи, где возок посла, – велел он полковнику.
Тот, повернув своего гнедого, занял место рядом с гетманскими санями.
– Письмо твое получил, благодарю, – негромко произнес Богдан. – Подробно поговорим позже, наедине. Одно скажу: умен ты и прозорлив по-прежнему, ничуть не изменился.
Бурляй смущенно улыбнулся, будто юная красуня, услышавшая комплимент.
– Спасибо на добром слове, батьку! А вот и возок, – он вытянул руку.
– Объяви послу, кто его встречает. Да не жалей меду! Пусть поймет, как сильно чтим и его, и царя русского.
Гадячский полковник, подъехав вплотную к возку, склонился к приоткрывшейся дверце. До Тимоша долетали обрывки фраз: «Чтим безмерно государя и великого князя Всея Руси…», «Гетман Войска Запорожского лично решил встретить особу, коя представляет священную царскую персону…», «Никому другому такой чести не выказали бы…». Взволнованный гетманенок старался успокоиться, сосредоточиться, взять себя в руки. Ведь ему предстояло исполнить отцовское задание: войти в доверие к новику, посланному вместе с дьяком.
А затем Хмельницкий выбрался из саней и пошел к возку, жестом велев сыну сделать то же
