выходками. – Выглядит круто.
– Никогда не пробовал? – спросила она.
Я покачал головой:
– Нет. Полагаю, я – скучный кореец.
Но вместо презрения на лице Лаки появилась широкая улыбка, от неожиданности у меня перехватило дыхание.
– Тоже никогда не пробовала. Но всегда хотела.
Даже притворяясь «нормальной», Лаки была звездой. Человеком, при виде которого у всех перехватывает дыхание. «Не позволяй ей очаровать тебя, Джек. Оставайся сосредоточенным».
Когда принесли еду: фарфоровые миски, полные дымящейся каши с маринованными яйцами сверху, – Лаки перестала обращать на меня внимание. Ее взгляд приковала миска, словно магнитом. Я бы не удивился, если бы увидел, как еда сама плывет к ней.
И пока она смотрела лишь на свою еду, я вытащил из кармана свой телефон. Включил под столом камеру. Когда она обмакнула длинные пластиковые палочки в рис, поднеся миску к лицу, я очень-очень медленно подтащил телефон к краю стола. Под идеальным углом сделал быстрый снимок, когда она убрала миску от лица. Свет по-прежнему был идеальным, резко освещая ее черты, оставляя половину лица в тени. Если бы она осталась тут, это могло бы стать историей о звезде K-Pop, вырвавшейся за пределы своей жизни. Делающей то, что хочется. Например, попробовать местный завтрак в крошечном ресторанчике, спрятанном на оживленных улицах района Сёньвань.
Я спрятал свой телефон, чтобы она его не заметила. Но она по-прежнему не обращала на меня никакого внимания, с предвкушением глядя на отвар.
– Боже мой, – голос у нее стал таким низким, что меня пробрала дрожь. А потом подняла ложку и воскликнула: – Ты таааакая ооочень вкуууусная! – она пропела слова, умело и чисто, как колокольчик. Очевидно, она дурачилась, напевая над тарелкой с кашей. Но ее голос. Это было все равно, что смотреть, как Серена Уильямс играет в теннис, никогда раньше не видев игры. Один взгляд на то, как она играет с обычными людьми, – и понимаешь, что стал свидетелем чего-то особенного.
Не знаю, почему я удивился. Может быть, потому, что всегда представлял себе звезд K-Pop, как картонных исполнителей, а не настоящих певцов. Но та, которая сидела передо мной и пела серенаду миске с кашей, была настоящей певицей.
– У тебя приятный голос. Не удивительно, что ты поешь в хоре, – сказал я, опуская взгляд на собственную еду.
На другом конце стола, пока я ковырял фарфоровой ложкой в горячей желеобразной каше, повисла тишина.
– Спасибо, – тихо сказала она, вдруг снова начав закипать.
Я забеспокоился, не спугнул ли я ее. Но когда я поднял взгляд, она запихнула в рот еще больше каши и блаженно закрыла глаза.
– Ферн, ты без ума от конджи, – со смехом сказал я, разламывая свое вареное яйцо палочками.
– Будь благословенна эта еда и ты – за то, что привел меня сюда, – пробормотала она, изящно вытирая губы крошечной тонкой бумажной салфеткой. Ее лицо раскраснелось от горячей еды, или, может быть, от чистой радости наслаждения тихой трапезой без помех. Я задавался вопросом, насколько ограничена ее жизнь звезды.
– Вкусно, – сказал я с набитым ртом. И так оно и было. Чарли много месяцев пытался заставить меня вставать рано, чтобы завтракать конджи, но сделал я это впервые. Очевидно, требовалась правильная мотивация.
– Чем тебе нравится хор? – спросил я ее.
Она съела еще чуть-чуть, отвечая мне. Лицо ее оставалось невероятно спокойным, даже когда она жевала. Она думала над ответом.
– Это… то, что ты делишься музыкой с аудиторией.
– Значит, тебя вдохновляет музыка?
Мне казалось, настолько прямой вопрос заставит ее поперхнуться. Но она лишь слегка нахмурилась.
– Кажется, у тебя есть собственный взгляд на церковную музыку.
Если под «церковной музыкой» в этом разговоре мы имели в виду K-Pop, то да, у меня было свое мнение.
– Она не кажется личной. Это музыка для… всех.
Ее глаза загорелись.
– Музыка для всех. Ты говоришь это так, будто это что-то плохое. Но я нахожу это прекрасным. Знаешь, люди в мире так разделены. Это чудо, предлагать нечто, что нравится столь многим.
Я моргнул. Никогда не думал о поп-музыке в таком ключе.
– Это… невероятно проницательно.
– Вау, не смотри так удивленно, – сказала она, фыркнув, снова став грубоватой Лаки.
Когда всё, до последнего кусочка риса и яйца было съедено, Лаки облокотилась на спинку стула и откинула голову.
– Это был лучший мой завтрак за последние месяцы.
Эти странные слова упали между нами с глухим стуком. Мы оба, кажется, старались игнорировать их, никто не хотел признавать, насколько странно это звучит. Я вежливо ел свою кашу, время от времени отпивая чай.
Внезапно она склонилась вперед, скользнув локтями по столу, пока не опустила щеку на ладонь правой руки.
– Итак, а у тебя какая история? – спросила она.
Ее внезапная близость заставила меня подавиться. Застыв на месте, она левой рукой скользнула к моей чашке чая и придвинула ее ближе ко мне. Я сделал большой глоток, и он обжег мне горло. Оправившись, я с легким стуком поставил чашку на стол.
– Моя история?
– Ага, сколько тебе лет?
Корейцы всегда сразу переходят к делу – сначала возраст. Чтобы определить иерархию старших и младших.
– А ты как думаешь? – дразнящие слова слетели с губ так легко, будто я был опытным бабником.
Лаки это не развеселило.
– Кому какое дело, что я думаю? Скажи правду.
Хм. Она была не из тех, кто ходит вокруг да около.
– Мне восемнадцать. Я закончил школу в июне.
В ее глазах мелькнуло нечто похожее на зависть.
– Школу? Тут или в Калифорнии?
– Тут.
– Все равно, где ты жил в Калифорнии?
– Лос-Анджелес.
Она выпрямилась.
– Я знала это. Я тоже. Я из Лос-Анджелеса.
– Правда? – недоверие прорвалось прежде, чем я успел остановиться. «Джек. Буквально одно правило. Ты не должен знать, что она – звезда K-Pop».
– Да! Я выросла там, в Студио-Сити.
Она была девушкой из Долины.
– Круто, а я из Ла Каньяды. – Это был пригород к северу от центра, недалеко от национального парка. Пригород, полный гигантских деревьев и детей, берущих уроки тенниса и собирающихся в Лигу Плюща. Это была странная случайность: мы оба выросли в спокойных пригородах, а теперь оказались в семи тысячах миль оттуда и вместе завтракаем конджи.
– Вау. Какое совпадение, тебе не кажется? – спросила она, ее подбородок вновь соскользнул в ладонь, темные глаза пристально смотрели на меня.
Все, что она делала, казалось идеальным и почему-то не выглядело отработанным. Но она была артисткой. Может быть, красота ее выступлений и заключалась в том, что представление казалось настоящим.
И это было довольно странно совпадение. Совпадение, заставившее меня почувствовать себя неловко, это
