кулаком в грудь. — Мы-то отходим, да не все. Многие остались там, — он показал на запад, — полегли, больше не пойдут с нами. Сам понимаешь. Так-то.
— Чего обижаться? Зря все это. Тут не бой, — отвернулся Чурсин.
Вместе с Загубипальцем он вытащил бидон из ямы. Солдаты собрались уходить.
— Ты что же, один здесь так и будешь копаться? — спросил Птахин.
— Нет. Это я хочу канаву сделать для отвода воды. Машина сложная, воды не любит.
— А придет к тебе кто еще?
— Должны найтись. Свет не без добрых людей, — пошутил Чурсин. Он подумал, спросил: — Штаб у вас далеко?
Птахин оживился:
— Правильно! Бросай-ка свою канаву, пойдем к нам! Недалеко, рядом. Командиру скажем, может, что и придумает. Да и на довольствие Мыкола поставит.
— Докопать канаву сначала нужно.
Загубипалец первым принял решение:
— Кажи, куда тянуть. Мы швыдко.
Чурсин показал. Солдат отложил в сторону шинель, поплевал на ладони.
Птахин тоже нашел себе дело. Он принялся рвать густую траву и укладывать ее на выброшенную из канавы землю.
Прошло минут десять, и Птахин, как ни в чем не бывало, разговорился:
— Маскировка. Без нее солдату нельзя. Вот этакого дядьку, как Мыкола, конечно, ничем не замаскируешь — здоров больно. Потому и в кашевары определили. Правда, приятель? Точно! Он только орудие будет демаскировать…
Загубипалец посмотрел на Птахина, послушал его болтовню, и его угрюмо сжатые губы тронула улыбка. Он снова видел в своем приятеле прежнего Птахина — балагура, весельчака, насмешника, но в то же время и самого надежного друга.
В ЛЕСУ
Со стороны поля, за которым лежал у болота бомбардировщик, лес начинался густым кустарником. Дальше громоздились сосны, осины, березы. Листья осин уже осыпались, и голые ветви неприветливо торчали в разные стороны. Поредели и березы. Подпаленные осенними холодами листочки на ветру непрерывно трепетали. Ярким багрянцем окрасилась ольха. Лишь сосны по-прежнему тянулись в небо своими вечнозелеными кронами.
Прошли поле, повернули вдоль опушки. Чурсин недоумевал. Появление двух солдат у самолета он связывал с тем, что в лесу стало много войск. Кроме того, Птахин упоминал, что артиллеристы оседлали дорогу. И вот теперь Чурсин убеждался — лес пуст. Пока они не встретили еще ни одной живой души.
— Кто же оборону держать будет? — удивился наконец старшина.
— Как кто? Мы. Худо-бедно от самой границы топаем от кочки до следующей кочки. И не просто топаем. Огрызаемся. И не так уж плохо. Сначала хуже было, — словоохотливо пояснил Птахин.
— Лес пустой. Обойти всегда могут.
— Лес и будет пустой. Окопы на той стороне. Да дело не в них. Дорога важна. Без нее никуда — кругом болота. Вдоль дороги и прет этот черт.
— Одну дорогу проще простого удержать, — решил старшина. — Особенно в лесу. Выставил несколько пушек, и только.
Птахин присвистнул, подтолкнул Загубипальца под локоть, весело прищурился:
— А ты, дружище, на передовой хотя бы раз в жизни бывал?
— Как сказать? Пожалуй, бывал. Бывал и подальше.
— Это как же, в окружении? — посерьезнел Птахин. — Тоже горя хлебнул?
— Нет, не в окружении. На дальнем бомбардировщике в Германию летал.
— В Германию?!
Оба солдата остановились, уставились на Чурсина. Птахин помигал глазами, с недоверием спросил:
— До Берлина?
— Летал и туда. Два раза. На Кенигсберг тоже…
— Шо ж, — вмешался Загубипалец, — и бомбы туда бросав?
От волнения у него покраснели щеки. Он жадно смотрел на старшину, ожидая ответа. Видно было, как много значит для него сам факт, что он разговаривает с человеком, побывавшим над вражеской столицей.
— Точно в цель попали, — подтвердил Чурсин.
— Мабуть, бомбы не малэньки? — не унимался Загубипалец.
— Побольше снарядов ваших, намного побольше, — усмехнулся старшина. — Да дело не в весе бомб.
— Конечно, — быстро согласился Птахин. — Ведь в самом Берлине были! — с восхищением воскликнул он. Солдат перешел в обращении со старшиной на «вы». — Уже были, а мы с тобой когда еще туда доберемся!.. Эх, Мыкола, — вздохнул он, — доживем ли до той поры!
— Это можно, — спокойно пробасил Загубипалец.
— Ну и ну! Не можно, а нужно! Какой же солдат не думает о том дне? Мне он во сне видится. Что я летал, это, того, лишнее. А победа… Жизнь-то какая тогда настанет!..
Птахин на ходу сломал ветку, принялся ее грызть. На его лоб набежали морщинки, поднялись белесоватые брови, под ними открылись оказавшиеся светло-голубыми совсем мальчишечьи глаза.
Птахин глубоко вздохнул.
— Какая жизнь будет! — тише повторил он, бросая ветку. И тут же стал снова прежним. — Жаль, что тебе, Мыкола, только в памяти и останется, как кашу варил.
— А шо бы ты зробыв без каши? — разгладил усы Загубипалец. — Ничого!
Остаток пути они по-прежнему старательно подшучивали друг над другом. Больше тараторил Птахин. Загубипалец, правда не всегда удачно, пытался не остаться в долгу.
«Одному лет двадцать, не больше, а другому за сорок. Что их свело вместе?» — удивлялся старшина.
ХОРОШО, КОГДА РЯДОМ ДРУЗЬЯ
— Откровенно говоря, старшина, машину спасти нелегко, — заявил заместитель командира полка, поверявший позиции батареи. — Обстановка меняется.
Заместитель сидел у крохотного столика, который успели соорудить артиллеристы в штабной землянке. Он сутулился, часто грязным платком тер покрасневшие от недосыпания глаза.
Чурсин понимал, что и помимо его самолета в полку немало неотложных дел.
— Ладно. Людей у меня мало. А кто захочет за счет сна — пусть идет к бомбардировщику, помогает. Но не больше трех-четырех человек в ночь.
Старшина тут же согласился:
— Хорошо. Найдутся такие. Придут.
— Ты уверен? — удивился заместитель.
— Знаю кое-кого, — невозмутимо ответил старшина. — Назначьте в первую группу рядового Птахина.
— И этого балагура знаешь? Здорово!
— Помогут. Я у них, то есть у артиллеристов, сегодня вроде за агитатора был. Про Берлин рассказывал.
— А при чем тут Берлин?
— Летал туда на дальнем бомбардировщике. В августе, бортмехаником, — пояснил Чурсин.
Заместитель командира к этому известию проявил такой же интерес, как и солдаты. То, чему старшина не придавал особого значения, в глазах артиллеристов казалось крайне важным. Одни слова — бомбил вражескую столицу — неудержимо влекли к нему людей…
У входа в землянку Чурсина поджидал Птахин.
— Ну, как дела? — почему-то шепотом спросил он.
— Неплохо, — ответил старшина. — Вечером придешь к самолету, поможешь?
— А начальство?
— Отпустят. Я просил за тебя. Сделать вот что надо…
Чурсин подробно объяснил, чем предстоит заниматься.
— А я прямым сообщением в поселок. Может, кран разыщу. Без него не поднять машину.
— Хорошо. Приведу ребят в сумерки.
Птахин так и не переменил формы обращения, называл старшину только на «вы». Он, по-видимому, все время чувствовал за собой вину, что раньше панибратски разговаривал с Чурсиным.
— Будем обязательно. Сегодня тихо, — кивнул он на лес, за
