и плывет к берегу. И только выбираясь на сушу, он видит, что мама просто в ярости. Она очень редко ругает его.
– Джеральд Перкинс Грегори, – говорит мама, – ты знаешь правило. Тебе запрещено плавать до причала в одиночку.
– Я знаю, – лепечет он и уже готов признаться, что проплыл вокруг половины острова, но с облегчением догадывается, что она не в курсе. – Мне просто было скучно. Я не знал, чем заняться.
Лицо матери смягчается, как и всегда.
– Понимаю, – соглашается она. – Нужно было взять тебя в помощники.
Он встряхивает мокрой головой.
– Можно, пожалуйста? Что мне делать? Могу помочь с пирогом?
– Да, конечно. – Она миролюбиво шлепает его по руке полотенцем.
По пути к дому мама, чуть помолчав, говорит:
– Ни слова твоему отцу, понял?
– Да, мам. Твое слово закон.
– Я серьезно. Давай оставим это между нами, идет?
Он кивает. Еще один секрет поверх другого. У него же тоже могут быть свои секреты, да? Он проплыл полпути. Теперь он знает, что может проплыть весь путь целиком. Нужно только уговорить Уильяма и Беа до отъезда сплавать вместе с ним.
Милли
В палате где-то за спиной Милли, в конце коридора, и еще одного коридора, и еще одного, лежит в коме Редж. А она сидит одна в холодной комнате для посетителей. Среди ночи в квартире раздался звонок, настойчивый, много раз, она в одном халате спустилась по лестнице, а там стоял мужчина в форме, с вытаращенными глазами.
– Я Брайан, – сказал он. – Может, Редж вам про меня говорил.
– Господи, – выдохнула она. – Что случилось?
– Не бомба, сердечный приступ.
Сердечный приступ. Конечно. Как у его брата. Почему она об этом позабыла? Почему боялась только взрывов?
– Я могу подвезти вас в больницу. – Он кивнул на свой мотоцикл.
И вот она обхватила руками незнакомого мужчину, обняла его выпирающий живот, – мужчину, о котором Редж и словом не упоминал, и они несутся по темным улицам, и сыплет дождь, холодный и мокрый.
– Вам остается только ждать, – сказала медсестра.
И теперь она сидит и ждет и хочет оказаться где угодно, лишь бы не тут. Хочет быть рядом с Беатрис. Рядом со своей матерью. Она хочет быть с Реджем, но не здесь. Она не в силах сидеть в той комнате рядом с его неподвижным телом. Она хочет убежать и никогда больше не возвращаться. Как он посмел бросить ее одну.
Нэнси
Телеграмма приходит посреди дня; почтальон, не поднимая взгляда, вручает сложенный листок Нэнси прямо в дверях. Глядя, как парнишка садится на свой велик, Нэнси сочувствует ему, потом разрывает заклеенный листок телеграммы. Сколько печальных вестей он, должно быть, приносит сейчас, день за днем. Даже в их небольшом городке так много семей отправили сыновей на фронт. У Свифтов, дальше по улице, все четверо мальчиков за океаном. Она читает телеграмму и зажимает ладонью рот, чтобы не вырвался крик. Так не должно быть, это несправедливо, думает Нэнси и спешит к Итану на работу, позабыв снять фартук, – несправедливо, что небо такое голубое, а листва такая золотистая.
– Реджинальд! – выкрикивает она, врываясь в кабинет, не дожидаясь, пока Итан откликнется на стук в дверь. – Случилось не то, чего мы так боялись. Сердечный приступ во время дежурства. Он умер, Итан, его больше нет. Как мы скажем Беа? Нужно забрать ее из школы? Какой чудовищный ужас!
– Нет, – говорит Итан. – Нет. – Он отбирает телеграмму, которой она машет перед его лицом, кладет на стол и снимает очки, чтобы прочесть еще раз внимательно. – Успокойся, Нэн, – наконец произносит он. – И сядь уже, ладно? – Тон резкий. – Ты действуешь мне на нервы.
Нэнси падает в кресло, в котором за много лет успело посидеть множество мальчишек. Она редко заходит к мужу на службу. И сейчас чувствует себя одной из тех мальчишек, дожидающихся, пока директор заговорит. Ноги у нее коротковаты и толком не достают до пола, и она едва не начинает болтать ими туда-сюда. Итан протирает очки носовым платком. Его обычная увертка.
– Печально, – вздыхает он. – И так неожиданно. Бедная девочка. – Голос срывается.
– Как я ей скажу? – Нэнси растеряна. – Как правильно рассказать девочке, что ее отец умер?
– Нет, – качает головой Итан. Он встает, выходит из-за стола, поворачивается к Нэнси: – Тебе не нужно ей ничего рассказывать. Я сам разберусь, когда вернусь домой.
– О, Итан, нет. Я не смогу весь день провести рядом с ней и не сказать. Или ты должен вернуться раньше.
– Нет, я не могу. А тебе просто придется потерпеть.
Нэнси смотрит ему в лицо и еле сдерживается, чтобы не дать пощечину. Он разговаривает с ней так, как разговаривают с ребенком. Но она понимает, что не в силах заставить его передумать.
– Очень хорошо, – бросает она. – Очень хорошо. – И громко хлопает дверью, выходя.
Дома она мечется по кухне, поглядывая на часы. Что же делать с телеграммой? Она складывает листок пополам, потом еще раз пополам. Заталкивает в верхний ящик письменного стола, потом пугается, что Беа может заглянуть туда за марками, поэтому сует в карман фартука и время от времени, пока прибирает в доме и готовит ужин, проверяет, на месте ли телеграмма. Она не может думать ни о чем другом и губит кукурузный хлеб, добавив в тесто четверть чашки соли вместо сахара. Это неправильно, не сказать Беа. О чем ей тогда говорить с девочкой? Беа же все поймет по лицу.
Пока не вернулись дети, Нэнси достает телеграмму и читает еще раз.
РЕДЖ В БОЛЬНИЦЕ ТЧК
СЕРДЦЕ ТЧК
СЕГОДНЯ В СЕМЬ УТРА УМЕР ТЧК
ПОЖАЛЕЙТЕ МОЮ ДЕВОЧКУ ТЧК
Нэнси выходит на задний двор, чиркает спичкой и поджигает телеграмму. Она держит ее, пока пламя не подбирается вплотную к пальцам, а потом роняет на землю, растаптывает обгоревшие клочки в пепел и втаптывает его в землю.
Она всегда делает то, что велит Итан. Обычно она с ним согласна. Но по поводу Беа они не сходятся. Нэнси подозревает, что он ревнует к их отношениям. Прошлым летом по его настоянию она перестала помогать Беа принимать ванну и тоскует по тому их времени вдвоем. Зато теперь они вместе торчат в кухне, Беа делает уроки, Нэнси готовит ужин. Может, насчет ванны Итан и был прав. Но сегодня он точно ошибается. Он не должен официально сообщать Беа о смерти Реджа. Это не то, о чем просила Милли. Это не означает пожалеть девочку.
Когда дети возвращаются домой, Нэнси, дав им перекусить, сразу отправляет мальчиков по комнатам. Потом садится за кухонный стол, берет руки
