угадать я.
– Ожог нанесён родовой магией.
– Хм? – сейчас задавать вопросы мне уже не кажется неправильным. Лайсу больно, но я вытягиваю его боль и чувствую, как ему становится легче, он приоткрывается, позволяя мне отфильтровать всё более и более глубокие слои колючей черноты.
Я ловлю себя на том, что снова глажу его по спине, вожу подушечками пальцев между лопатками, и Лайс расслабляется, напряжение отпускает, и он продолжает рассказ:
– Мой отец был очень мягким человеком, домашним. Когда я был маленьким, он очень много со мной играл, читал мне по вечерам сказки. Когда я стал постраше, он не стал нанимать учителей и сам занимался со мной. А когда умер дед, отцу пришлось… пойти на войну, чтобы сохранить титул, и война… его сломала. Он вернулся совершенно другим человеком: мрачным, замкнутым. Он стал пить и…
Лайсу больно, невыносимо больно, и я прижимаюсь к нему, обнимаю:
– Ты…
– Он приходил за полночь, от него разило очень дешёвым пойлом, какое не каждый бродяга будет пить, падал в гостиной на диван и забывался сном, а ближе к рассвету он начинал кричать, очень страшно кричать, и я не мог притвориться, что не слышу. Я приходил, будил его, и он хватал меня за руки, сажал рядом с собой, как в детстве, улыбался и спрашивал, знаю ли я, что такое война. И… жёг. Я просил его не пить, пытался остановить, но… Как-то я просто запер его в комнате, думал, что удержу, а он сжёг дверь, чуть не погиб, задохнувшись от дыма. Он был готов уничтожить любые преграды на пути к бутылке, и я сдался. Нет, я пытался говорить, просить, но… Однажды из банка пришло уведомление, что наши счета закрыты. Остатки сбережений, хранившиеся дома, тоже исчезли, а единственная служанка сообщила, что в кошельке, который ей выдавали на ежедневные расходы, нет ни монетки. На все расспросы отец смеялся и отвечал, что потратил, и вдруг с прежней улыбкой обнял меня, назвал детским прозвищем, а когда отстранился, вспыхнул, как факел, и хохотал, пока горел.
Слов нет, только ругателства и нелепая мысль, что с посттравматическим синдромом надо обращаться к психотерапевту. Кому этот совет теперь поможет? Разве что Лайсу… Только я не представляю, есть ли в этом мире психотерапевты. Может, целители-менталисты нужны?
Я тяну его боль на себя, но просто не справляюсь с тем океаном колючей черноты, который плещется в его душе. Ну… За раз не справлюсь – постепенно отфильтрую, сколько бы времени ни понадобилось, месяц, год или даже два, у нас связь до конца учёбы.
Отстранившись, Лайс вновь тянется к перчатке…
– Ты не обрабатываешь? – повторяю я вопрос.
– Бесполезно. Говоря откровенно, перчатками я только врежу. Но я не позволю им увидеть!
Ни секунды не сомневаюсь, что его “им” про сокурсников.
– Совсем ничего нельзя сделать?
– Ирэн, лечение дорого, баснословно дорого. Я, – он запинается, меня омывает стыдом, будто он собирается признаться в чём-то постыдном, – делаю артефакты на заказ.
Я с трудом припоминаю, что в среде аристократов труд не в почёте. Военная служба, государственная – да. Инвестиции в почёте. Да даже создание артефактов будет оцениваться со знаком плюс, если заказывает дворец, а если заказчик лицо частное, то ты в глазах общества превращаешься в прислугу.
– Не в борделе же танцуешь, – ляпаю я.
Лайс криво улыбается, и я чувствую, как чернота оседает на дно его души, у него есть силы, дышать, разговаривать, даже шутить.
– Накоплю на новые сапоги, начну копить на баночку масла ши, – хмыкает он.
– Масла ши? – переспрашиваю я.
Лайс кивает:
– Кто-то до сих пор сохранил пути в другие миры, и масло ши с Земли стоит как… двухэтажный каменный домик в кварталах Среднего города в столице.
Я богата?!
А…
Разве мост между Землёй и Корией нечто настолько недоступное? Я ведь туда-сюда регулярно шастаю, и не похоже, что мои прогулки вызывают у лорда Киранда хоть какое-то затруднение. Хм… А почему он никогда не заказывал у меня ту же баночку ши?
С моим поступлением вообще не всё ясно…
– Подожди, – спрыгиваю я с кушетки и скрываюсь за ширмой.
Лайс смотрит на меня чуть удивлённо, но вопросов не задаёт, следом не идёт, и я спокойно роюсь в нижнем ящике комода, пока не нахожу заветную баночку. Масло ши я привезла аж из Туниса. Бросила в чемодан, как чувствовала, что пригодится.
Вернувшись, протягиваю Лайсу.
– Ирэн?
– Это оно? – мало ли, трудности с названием. Даже в одном языке в разных диалектах бывают искажения, а тут мир другой. Может то, что для нас “ши”, для них какое-нибудь “фи”, а их “ши” на самом деле кокосовое или миндальное.
– Да…
Лайс завороженно уставился в баночку. И, что примечательно, даже не дёрнулся зачерпнуть, только перевёл полный благоговения взгляд на меня. Почему у него вид, как у мальчишки, увидевшего чудо?! И ни малейшего намёка, что он соотносит это чудо с собой, как будто я показала то ли похвастаться, то вообще невесть зачем. Я бы таким же взглядом на бриллиантовый гарнитур смотрела – красиво до волшебства, баснословно дорого, но себя я в таких украшениях не вижу.
– Хорошо, что оно, – киваю я.
К баночке у меня прилагается деревянная лопатка, чтобы пальцами не лезть. Масло хранилось в прохладе, по консистенции твёрдое, напоминает брикет мыла, так что верхний слой я снимаю как стружку, вытряхиваю на ладонь.
Лайс отшатывается:
– Ирэн, но это слишком… дорого. Я благодарен, но я не могу принять.
Вот же гордец благородный. Упирается не там, где надо. И руки пытается спрятать за спину.
Я закатываю глаза:
– Не хочешь просто так – отработай.
– Что? – теряется он.
Надеюсь, он ничего горизонтального не надумал? Вид уж больно ошалевший.
Но что мне импонирует, желание заполучить драгоценное лекарство ни на миг не появилось. Другой бы уже руки тянул и уверял, что как старшая, я обязана лечить своего камира, а Лайс наоборот отказывается.
– Ты сказал, что делаешь артефакты на заказ. Я буду оплачивать материалы, а работа для меня будет бесплатной, в счёт долга.
Я ведь могу заказывать не только для себя, но и перепродавать. И процент с продажи честно выплачивать Лайсу. Чутьё мне подсказывает, что насколько он хороший мастер, настолько же плохой торговец, так что сделка будет взаимовыгодной. Просто он об этом пока не знает…
– Ирэн, я до конца жизни и четверть суммы не верну, – грустно улыбается он и, к счастью, прекращает сопротивление.
Наверное, подумал, что я одумаюсь.
Ха!
– Но сделка честная, – пожимаю я
