эту тетрадь. Я уловил это, сам не зная как. Не нужно было обладать мудростью или опытом, чтобы увидеть такие вещи, это был совершенно особенный способ приветствия, и он сразу бросался в глаза.
Больше они ничего друг другу не сказали. Мужчина с сопровождающими прошел мимо.
— Кто этот человек? — спросил я мадам Хаят.
Она холодно произнесла:
— Держись от него подальше.
Я понял, кто нашел для мадам Хаят эту работу. Меня заполнил гнев, причину и цель которого я не мог до конца понять.
Когда съемка закончилась, я подождал, пока мадам Хаят переоденется. Мы вышли вместе.
— Я пришел пешком, — сказал я, — твоя машина припаркована возле моего дома. Можем сходить за ней вместе, или я пригоню ее сюда.
— Пускай там и стоит, — сказала она, — мы не сможем найти парковку ночью, не будем заморачиваться.
— Если хочешь, можем поесть дома, — предложила она после недолгой прогулки, — я что-нибудь приготовлю. Или ты хочешь пойти в ресторан?
— Давай поедим дома. — Это прозвучало немного обиженно, словно мой голос был обижен на мадам Хаят независимо от меня.
Мы взяли такси. В большой колбасной лавке в начале склона, ведущего к дому мадам Хаят, горел свет. Она остановила такси.
— Пошли, — сказала она, — возьмем что-нибудь здесь, не будем возиться с готовкой.
Продавец поприветствовал нас:
— Добро пожаловать, мадам Хаят. Как поживаете?
— Спасибо, вы в такой поздний час работаете?
— Жду привоза товара, вот и не стал закрываться. Вдруг покупатель придет в это время.
— Как идут дела?
— Застой, прежних заработков уже нет, денег у людей мало, а у кого остались, не спешат тратить: все боятся завтрашнего дня.
Стало совершенно ясно, что мадам Хаят не из пугливых: язык, венгерская салями, бастурма, говяжья ветчина, оливье, соленья, хумус, фаршированные мидии, бутылка хорошего вина… Она жадно скупала все. Получился огромный пакет, мне было трудно его нести.
— Мы осчастливили лавочника, — сказал я.
Она взглядом спросила, что я имею в виду.
— Продавец сказал, что все боятся тратить деньги, а вы, очевидно, нет.
— Я не люблю бояться, мне надоедает страх.
— Без денег очень тяжело…
— Я знаю, что такое безденежье, Антоний. Когда есть деньги, живется так, словно деньги есть, а когда их нет, живется так, словно денег нет. Жить так, будто у тебя нет денег, когда они у тебя есть, так же глупо, как жить, словно ты при деньгах, когда их нет. Мы подумаем об этом, когда деньги закончатся. А сейчас они есть, так давай наслаждаться.
— Не поздно ли будет думать, когда денег не останется? Бывают же и финансовые трудности.
Мы подошли к двери ее дома. Она взглянула на меня с насмешливой улыбкой.
— Ты хочешь, чтобы мне было страшно?
— Да.
— Почему?
— Хорошо быть немного испуганным.
Она стала серьезной.
— Страх — это всегда плохо.
Потом она снова улыбнулась.
— И ты не бойся, Антоний… В жизни нечего бояться… Жизнь больше ни на что не годна, кроме как жить. Глупо пытаться копить жизнь, откладывая все на потом, как делают скупые люди. Она не накапливается, потому что… Даже если ты ее не тратишь, она расходуется сама собой.
Выходя из лифта, она, смеясь, сказала:
— Если бы мир сейчас содрогнулся, ты увидел бы, что он — пустыня, а деньги превратились бы в песок.
Я почувствовал запах лилий. Войдя в дом, она сказала:
— Ты садись, я переоденусь.
Она надела тонкое пляжное платье на бретельках и черные босоножки. Я мог сказать, что она была обнажена в этом платье, поскольку ее грудь и бедра свободно двигались под тонкой тканью. Я вдруг забыл о страхе, деньгах, мире, и весь мой разум заполнился провокационными воспоминаниями о нашей прежней жизни. Жизнь ни на что не годится, кроме как жить, и было только одно, что я хотел прожить в тот момент, и я все бы отдал, чтобы прожить этот момент так, как я того хотел…
Она заметила, как я смотрю на нее.
— Ты не голоден? — спросила она.
— Я могу поесть позже.
Эта саркастическая, снисходительная, самодовольная улыбка… Она расползалась по всему телу и поглощала меня.
— Ладно.
Она повернулась и пошла в спальню.
Я осознал огромность своей тоски, обняв ее. Ничто не делало меня более взволнованным и счастливым, чем возможность обнимать ее, заниматься с ней любовью. Когда она притянула меня к себе, я понял: бояться нечего, не надо было бояться. Ей не нужно было что-то говорить, чтобы объяснить это, достаточно просто обнять.
Страх и тревога, прошлое и будущее исчезли на ее груди, остались лишь светлое одиночество и похотливая тьма. Пока я был там, я рос, старел, взрослел, и ничто меня не тревожило. Когда я отдалялся от нее, мои страхи возвращались, время растягивалось, заботы и беды росли, но каждый раз мгновения, что я пережил и прочувствовал вместе с ней, падали как капли в принадлежащую ей комнату в моем сознании и копились, как золотые монеты.
Было уже за полночь, когда мы сели есть. Я очень проголодался. Закуски оказались очень хорошими. Янтарный свет лампы мягко разливался по комнате. Когда я наелся и выпил немного вина, я спросил то, что хотел спросить в течение нескольких дней:
— Почему ты прогнала меня?
Впервые я видел ее настолько удивленной.
— Я прогнала тебя?
— А разве нет? Что значит «иди, поживи немного своей жизнью»?
Она взяла меня за руку.
— Никогда не думала, что ты так поймешь, — сказала она. — Какая же я дура. Ты не ходил ни в университет, ни на работу, через какое-то время ты решил бы, что подвергаешь свое будущее опасности из-за меня, и рассердился бы на меня за это. Из-за этой злости я наскучила бы тебе… Я не хотела, чтобы ты злился на меня, уставал от меня. Я просто хочу, чтобы ты думал обо мне, когда ты со мной, чтобы на ум не приходило ничего, что могло бы расстроить тебя.
Я молчал.
— Почему ты не спросил об этом утром? — спросила она.
— Потому что я был очень зол.
Она подошла, села ко мне на колени и поцеловала в губы.
— Какой же ты глупый, Антоний.
Ее лицо стало серьезным.
— В следующий раз, когда случится что-то подобное, прежде чем принять решение, спроси меня.
Мадам Хаят снова рассмеялась, закрыв мое лицо своими волосами и приблизив губы к моему уху:
— Потому что ты глуп, делаешь неправильные выводы и принимаешь неверные решения.
Мы вместе убрали со стола. Я был счастлив. В последнее время мои чувства очень быстро сменялись. Меня так легко перекинуло из одной
