вспомнил Александр беседу с Нахимовым.
– Не был бы он таковым, не видать бы нам победы под Синопом. Но совершенством нашего флота мы обязаны неустанным трудам адмиралу Лазареву. Это он воспитал адмиралов наших. Нахимов, как верный ученик Лазарева, понимает силу своих кораблей и умеет управлять флотом. Он – моряк-воин. Доброе пылкое сердце, светлый пытливый ум. И, заметили, очень скромный в признании своих заслуг. На вечере никто не говорил о Синопе, никто не восхвалял его. Не любит Нахимов лести.
– Я заметил, что матросы его уважают, как отца родного.
– Вот, умеет он с матросами говорить по душам. У меня не получается, да и у многих не выходит так ладно, как у Павла Степановича, – а он умеет. Помню, после Синопской битвы я на «Владимир» раненых принимал. Мой фельдшер матроса перевязывает. Тот весь в крови, а фельдшера торопит, мол, на корабль ему обратно надо. Я говорю: «Ты ранен. Куда тебе обратно?» «Я же плотник, – отвечает, – мне корабль латать надо, иначе Павел Степанович подумает, что я отлыниваю. Стыдно!» Вот, такая у нас морская семья.
Бахчисарай
– Павел Аркадьевич, просыпайтесь, – тормошил Павла поручик Жернов.
– Что случилось? – Павел выглянул из-под накинутой шинели. – Приехали?
– Бахчисарай.
Павел попытался потянуться, но низкая, узкая карета не позволяла.
– Ох, и дороги здесь, – пожаловался он. – Все кости растрясло.
– Да бросьте вы плакаться. Взгляните, какая красота! – все восхищался Жернов.
Павел приник к запылённому окну пролётки. Они спускались в живописную зелёную долину, окружённую скалистыми горами. Внизу беспорядочная россыпь домиков: небольшие, беленные, с черепичными крышами. Каменные заборы, оплетённые дикой лозою. Над домиками кое-где возвышались тонкие башенки минаретов. Подобно минаретам, вдоль дороги росли пирамидальные тополя.
– Прямо – восточная сказка, – согласился Павел.
Въехали в узкую улочку. Попали в теснину из каменных стен, оштукатуренных кое-как глиной. Нигде нет окон. Когда надо было разъехаться с арбой, экипаж притирался вплотную к стенкам домов. Высокие колеса арбы прокатывались в пяди от окошка пролётки. Ближе к центру города улица становилась шире и оживлённее.
– Вы чувствуете, Павел Аркадиевич? – с блаженством воскликнул Жернов. – Кофеем пахнет. Да не абы каким, желудёвым – настоящим, турецким!
– Извините, но пока уловил только запах навоза, – усмехнулся Павел.
Вдруг улица превратилась в настоящий восточный базар. Справа и слева шли сплошные торговые лавки. Под навесами, подпираемыми деревянными столбами, сидели продавцы в расшитых халатах, куртки в бисере, широченные шаровары, овчинные шапки. На широких прилавках, а порой, прямо на земле перед ними лежал товар. Меж столбов протянуты верёвочки, на которых висели кожаные кисеты с теснением, кошельки, ремешки с красивыми пряжками, остроносые сапоги из кожи хорошей выделки, бурки, овчинные жилеты, круглые шапки из каракуля. После пошли ряды с фруктами, овощами, орехами, сладостями, специями….
– Яблоки какие огромные! – удивлялся Жернов. – А это что за синие груши? Или это чеснок?
– Инжир, – смеялся над ним Павел. – А вон те краснобокие – персики.
– Погляди-ка, сыру сколько! Белый, словно сахар. Ох! Орехов – целые мешки! – не мог сдержать восторга поручик. – А вон тот солью торгует и пряностями. Чуете запах какой острый?
Кареты остановились на небольшой площади, напротив табачной лавки, где на низком столике лежали в ряд трубки большие и маленькие, простые пеньковые и дорогие из чёрного дерева, отделанные слоновой костью, украшенные серебром, с цепочками. Тут же мешочки с табаком различных сортов. Из передней кареты вылез Тотлебен, выругался, наступив в ослиный навоз.
– Откуда у них тут грязь? Кругом грязь! – негодовал он.
Подошёл к торговцу. Тот вскочил на ноги, завидев богатого клиента. Расплылся в улыбке, ощерив пожелтевшие зубы, так, что глазки превратились в узкие щёлки.
Павел и Жернов подошли следом за подполковником.
– Эдуард Иванович, решили трубку прикупить? – поинтересовался поручик.
– Старую сломал под Силистрией, будь она неладна. Новую надобно.
– Бери! Бери, генераль, – показывал торговец великолепные турецкие трубочки, все в чеканке и цепочках.
– Да на кой ляд мне эти цацки, – недовольно отверг его предложение Тотлебен. – Мне бы что попроще. Вот эту – указал он на короткую трубку из чёрного дерева с янтарным мундштуком.
– Бери, бери, генераль! – все приговаривал торговец.
– Что, бери? Сколько стоит?
Торговец показал пятерню и заговорил быстро, расхваливая товар.
– Вот же басурман! Что лопочет – черт разберёт. Пять чего? Копеек?
– Эдуард Иванович, этот хитрец просит пять рублей серебром, – объяснил Павел. – Говорит: трубка из Алжира, дорогая.
– Экий подлец! Пять рублей! – возмутился Тотлебен, но потом с сожалением вздохнул: – А трубка хороша. Однако жалко мне пять рублей, да ещё серебром.
Он повернулся, намереваясь уйти, но торговец тут же заголосил, размахивая руками.
– А теперь, что ему надо? – остановился Тотлебен.
– Говорит, за три отдаст, как генералу, – перевёл Павел.
– Да, ну его! – махнул рукой Тотлебен.
– Позвольте, я с ним поторгуюсь, – попросил Кречен.
– Эй, а ты хто такой? – вдруг торговец заговорил на русском, недовольно выпятив нижнюю губу. Окинул гневным взглядом Павла с ног до головы.
Павел схватился за саблю, вынул её на вершок и вновь с грозным скрежетом вогнал в ножны. Торговец взглянул на костяную рукоять с серебряной насечкой, изменился в лице.
– Хорошо, хорошо! – сказал он с испугом.
– Ну, давайте, Кречен, – согласился Тотлебен.
Торг вёлся долго, переходя на крик. Все торговцы из ближайших лавок пришли поглазеть: что это за русский юнец в форме прапорщика так лихо спорит на татарском, да ещё такими ругательствами приправляет – хоть уши затыкай.
В конце сторговались: за два серебряных рубля – вожделенную трубку, фунт турецкого табака и отличный кожаный кисет.
– Экий вы молодец, Кречен! – похвалил его Тотлебен, любовно осматривая новое приобретение. – Никуда вас не отпущу. Мне такие адъютанты нужны позарез.
Решили отобедать. Рядом, на площади находился трактир. Длинный навес. Под навесом низкие столики и скамеечки, покрытые войлоком. На скамеечках, скрестив ноги, важно восседали татары в дорогих халатах. Пили кофе и попыхивали трубками. Рядом с навесом плаха из огромного пня. На плахе лежала полтуши барана. Тут же сложен из булыжника очаг. Над очагом подвешен закопчённый котёл, в котором бурлило масло. Татарин в белой рубахе с засученными рукавами осторожно клал в котёл кусочки мяса, и непередаваемый дух обволакивал все вокруг, заставляя живот сжаться в кулак.
Тотлебен приказал кучерам отогнать кареты с вещами к дому коменданта. Втроём разместились за столиком под навесом. Хозяин принёс широкое блюдо с поджаристыми лепёшками, овощами и зеленью.
– Янтык откушайте. Я вам отличный кебаб сейчас приготовлю. Вино есть хорошее.
– Только не крепкое, – попросил Тотлебен. Взглянул на гору лепёшек, румяных, лоснящиеся от масла, и печально покачал головой: – Терпи, терпи моя печёнка.
