не опустил. Тогда и остальные расслабились. Прислушались, чего на улице делается. Тихо вроде. Тятя дверь отворил, и все, в кучу сбившись, на улицу выглянули. Обычная ночь прохладная. Только крада догорает.
— Неужели Гореслав на нас осерчал так сильно? — матушка Варина спросила.
— Вряд ли, — сразу бабка отозвалась. — Да и на нас-то чего серчать? Мы ж наоборот — правду восстанавливали.
Глянула бабка на Варвару притихшую, чертополох ковыряющую.
— Так может и хотел он дальше в земле лежать, — опять матушка вступила.
— Вот уж… — это уже Велижана ей возразила. — Кто просто лежать, чтоб не пошевелиться было, хочет…
В ночи перед улицей смысла стоять нету, только избу выстужать. Так что закрыли дверь да принялись порядок наводить — всё равно сна ни в одном глазу уж не было. И обереги все Варины на места свои повесили. Да так и успокоились за работой. А там и рассвет стал воздух ночной голубить. Можно и прикорнуть теперь перед днём рабочим.
***
Все дома в селе в ту ночь тряхнуло. Только Гореслав и дух его не при чём тут был. Шёл по улице другой совсем гость чужестранный.
Большой, с двух мужиков ростом. Сутулый, словно от труда многолетнего скривившийся. Руки — до земли почти свисали. Волосы косматые всё лицо почти заполонили, что виден только один глаз был. Который то на один дом глядел, то на другой. А второго глаза и вовсе не было. Не задумано.
Всё равно прохожему было, кто правый, а кто виноватый. Страх оно есть, что в сердце человеческое забирается.
***
— Откуда про Бориса узнала? — не называет староста убивца больше «Бориской». Словно не способен был Бориска на злодеяния.
И врать Варе не хочется. Но и правду говорить — не с руки как-то. Так что полуправдой Варвара решила отговориться:
— Видение у меня было.
— Какое видение? — брови Владимира враз на переносице сошлись — не любил он сказок таких.
— Когда ворожила. Всем женихи мерещатся, а мне вон чего…
Потёр бороду Владимир.
— Заканчивали бы вы со своими вороженьями, — строго велел. — Одна вон разуменье потеряла, другая мертвяков всяких видит.
— Так что же мне — молчать надобно было? — взъерепенилась Варвара.
— Молчать не надо, — потише заговорил Владимир. — Да ненадёжны обвинения такие.
— Так может это и не Гореслава кости! — вступился Стоян, до этого молча на собрании присутствовавший.
— Сознался Борис, — махнул рукою Владимир, и по всей избе старостиной вздох человеческий прошёлся. — И про Агнешу, и про Гореслава.
— И делать-то с ним чего теперь? — спросил Военег, руку за пояс сувая, будто меч невидимый достать захотел.
Помолчал Владимир. Не от раздумий тяжких, а разумение собравшихся полное получить желая.
— Изгоним его. Туда, где поселений нет. И окрестные сёла предупредим, чтоб не привечали убивца.
Зашумел, загалдел народ разом.
— Да как это?! — Дарья закричала. — Он двоих загубил, а его просто отпустить?!
— А ты чего предлагаешь? — ещё тише голос Владимира прозвучал, только твёрже намного. Как в камень вокруг него воздух превращался.
Примолкла Дарья — поняла, к чему староста клонит. А Радибор — нет.
— Так умертвить его самого и дело с концом! — запальчиво воскликнул. На что шёпоток по собранию пошёл.
— Ты умертвлять будешь? — строго тогда Владимир на Радибора воззрился. Тому бы в пылу вроде и согласиться, да разумение не дало. Это ж получается, он уже убивцем сделается… Задачка.
— А что ж Прозор, отец Борисов? — стариковский голос мысли народные перебил.
— Отказался от него, — ответил Владимир.
Снова тишина в воздухе повисла.
— А ежели вернётся? — Стоян снова заговорил.
— Вернётся — всё равно жить не сможет по-человечески, — и ему ответил староста. — Станет подворовывать да иначе как вредить. Тогда и решать будем… По законам Прави.
Ветер вдруг дверь входную настежь распахнул. Обернулись на неё все, как по команде. Замерли. Словно в ожидании, что зайдёт кто. Только нет никого за дверью. Пустота одна. И воздух холодный очень, не летний, тела людские покусывать стал. Тихо подошла к ней Умила да затворила покрепче. На всякий случай на улицу выглянув.
Нету никого. Только листья у берёзы, что во дворе растёт, всё под порывом ветряным к дому старостиному тянутся. Словно внутрь попасть хотят. Да сказать чего.
Не против никто Древобога[1] послушать. Да только неясно он для потомков Сва-Славы да Даждь-бога высказывается.
***
Непогодится. По небу бессолнечному облаков обрывки серым цветом грустят. Как обрывки крады недавней. Краду-то разобрали. Да есть примета, что один покойник за собою другого понесёт обязательно.
Солнце с самого утра не показывается, будто растворилось всё. Или ушло на сторону другую. В тучи железные облака наливаются — того и гляди на землю валиться начнут. Прямо на всходы пшеничные. Притаились те в опаске, головки молодые повесили. Будто спрятаться друг за друга пытаются. Или стать кучнее — кучей-то не так страшно воле природной подчиняться. А всё равно не хочется совсем уж чужой воли слушаться.
Так что Варя кучей не сбивается. Наоборот — после работы на край села самый ушла да на дерево раскидистое залезла. Сидит, ветер в листьях его слушает, свежестью дышит. Ухом к коре тёплой прислонилась и слушать пытается, как внутри дерева жизнь разворачивается. Прям как внутри человека.
Побелело поле, словно снегом начало окутываться. Так всегда чудится, когда Ярило за тучами сплошными прячется. Ветер холодный в лицо Варваре бросается — устала та уж волос поправлять, чтоб смотреть не мешал. Да никак не сообразит подвязать косу. От лица который раз отводит только.
Эх, надо было всё-таки подвязать — вот мелькнуло чего-то у ствола древесного, а Варя и не сразу сообразила, чего это. Только когда на ветке соседней человек оказался, опомнилась.
И как только так быстро успел взобраться? Уж не медведь ли лесной?
Нет. Тихон просто.
— От кого прячешься? — вроде как и не Варвару он спрашивает.
— А чего, ищет меня кто?
— Нет, — головой Тихон покачал, лист ясеневый получше расправляя. — Сама себя поди ищешь.
— Как это? — удивилась Варя. — Разве можно самого себя терять?
— Всё можно, — глянул Тихон на неё, и показалось Варе, будто глаза его посветлели немножко. Даже лицо добрее кажется. Или просто тени от ветвей ложатся неправильно. — А таким как ты и вообще…
— Каким им это — как я? — насупилась Варвара. Вот опять гадость какую сказать пытается. Может ведь нормальным этот Тихон быть, так чего выкручивается постоянно?
А тот чего-то весело на неё посмотрел — Варя аж не ожидала. Глазами быстро-быстро захлопала. А Тихон и заметил. Говорит:
— Гляди в небо не улети.
И смеётся опять. Вот вечно он
