красоты зеленое море и плавный, чарующий взмах гигантских белых кожистых крыльев у самого лица. Бабочка то была или птица — я не успел рассмотреть: картинка испарилась так же внезапно, как и явилась мне в бреду. Мотнув головой, я продолжил свой путь, но уже осторожнее.
Дойдя до ручья, поспешил умыться и набрать воды в два легких глиняных кувшина. И тут в прорехе меж куполов гигантских верб показалось солнце. Круглое и золотистое оно осветило лучами поляну, родник, журчащий ручеек, толстенные стволы старых, склонившихся к воде ив. Долго я не мог понять, что же так тревожит меня среди всей этой слепящей красоты. Но чем дольше глядел на подсвеченный солнцем пейзаж, тем сильнее меня смущало невероятно малое число оттенков, которые обнажала передо мной в тот день природа. Свежие утренние лучи разбивали траву на три или четыре цвета, которые непривычно резали глаза. Вода казалась чересчур голубой, а бегущая по ней рябь — слишком интенсивной, а вот листья на деревьях, наоборот, были лишены своей глубины, и когда они мелко подрагивали на ветру, всякие границы меж ними казались нечеткими и размытыми. Мне вдруг вспомнились радужные переходы из далекого сна, сотни тонов и полутонов играющих на зелени солнечных лучей, холодное сияние луны и насыщенный красками рассветный горизонт. Мне пришлось умываться еще раз, чтобы отбросить нелепые мысли о том, что я все еще сплю, что я так и не проснулся и блуждаю теперь в одном из своих кошмаров. Но ничего не подтверждало это мое глупое предположение.
К вечеру добрались до самой границы с болотами. Здесь наши земли заканчивались, и начиналась территория фей. Гнилые трясины, покрытые бурой ряской, и вонь, тянущаяся на многие километры. Говорят, здесь раньше была река, но темные колдуны отравили воду, и духи покинули это место. Феи же, обитавшие по ее берегам, перебрались жить к подножию близлежащих холмов, нетронутых тем гиблым заклятьем.
— Вон они, — указал я на виднеющиеся на горизонте угрожающе острые вершины, — Холмы Найр.
Издали они казались высоченным частоколом, защищающим поселение фей с Востока, опоясанные хвойными рощами по линии зыбких глинистых берегов. Уже через день нам предстояло проверить, что же представляют из себя эти возвышенности вблизи. Идти через топи под покровом ночи было опасно. Костер тоже решили не разводить. Попили воды и стали готовиться ко сну.
— Держи яблоко, — крикнул Зильмедир, стоило мне устроить себе сносную постель из стеблей камыша, листвы и веток. — Последнее, — посетовал он.
На лету поймав небольшой равномерно-зеленый плод, я благодарно кивнул товарищу и поднес было фрукт к губам, но тут странная мысль, что посетила меня утром у ручья, вновь закралась в мой разум. Сам не зная почему, я дотронулся до яблока кончиком носа и начал жадно обнюхивать его, как лис — свежие заячьи следы. После откусил, пожевал немного и откусил вновь.
Вялое яблоко — не хрустит, — подумалось мне, но нет — плод был совершенно гладкий, точно отполированный.
— Все в порядке? — Сотворив для себя сносное временное ложе, Зильмедир присел рядом со мной на корточки и внимательно, настороженно посмотрел мне в глаза.
— Конечно, — отмахнулся я, — просто… — Я так впился взглядом в его лицо, что даже забыл, что хотел сказать. Мне казалось, что я вспомнил что-то важное, но что именно — забыл. Я внимательно посмотрел на свои руки, затем вновь перевел их на следопыта.
— Следует все же попробовать раздобыть хоть что-то съестное.
Зильмедир согласно кивнул, и мы посчитались, кому идти на охоту. Идти выпало мне. Мой юный товарищ же пообещал принести еще воды из расположенного неподалеку лесного родника — до самых холмов чистых источников нам теперь не видать.
Я удалился от стоянки на приличное расстояние. И пока исследовал негостеприимный болотистый край, все думал об этом яблоке и о странностях, которые преследуют меня весь день — с того самого момента, как я пробудился. Ужин мне раздобыть так и не удалось. Зато случилось обнаружить небольшой лагерь гоблинов-мародеров. Оценив вооружение бандитов, если ржавые топоры и гнилые колья можно так назвать, я решил, что справлюсь сам. Двоих мне удалось подстрелить еще из засады. Остальные шестеро или семеро коротышек предпочли бою бегство. Вернувшись к Зильмедиру, заверил его, что, хоть и с пустым желудком, но спать теперь можно спокойно.
— Завтра пересечем топи, а за ними — и они: чернокаменные и острые, как зубы во рту старой ведьмы, таинственные Холмы Найр, — еще раз напомнил мой спутник. — И нравится же этим крохам обитать в таком неуютном месте, — подивился он.
— Здесь жили их предки, — возразил я. — Пикси ни за что не покинуть курганы своих прародителей.
— Маги продолжают отравлять болота, — в голосе следопыта звучало негодование.
— С магами пусть разбирается Гильдия. Наша задача — убрать этого проклятого вурдалака и проложить воинам надежный и безопасный путь в Долину Фей.
Без костра было неуютно, и решено было поскорее ложиться спать.
— Первый подежуришь, как всегда? — зевая, спросил молодой помощник и, не дожидаясь ответа, принялся устраиваться на помосте из веток и лапника.
Спустя минуту он уже спал под прерывистый свист неясыти, нашедшей приют на самой границе с лесом. Откуда-то издали прилетал клокочущий ответ ее товарки. Их диалог то и дело прерывался уханьем филина, доносившимся со стороны болот.
Заложив за голову руки, я смотрел на звездное небо, и в уме моем всплывали слова неведомого рассказчика о старой земле и огромной упавшей звезде, которая разрушила целый мир. Луна, полная и круглая, как головка сыра, взошла над миром. Та самая луна, что светила в окно круглой комнаты. Комнаты? И тут я вспомнил: пышное платье, и странника в парике, и наш долгий разговор о каком-то ином мире, в котором люди летают на кораблях среди звезд, и живут во снах, и исследуют разные земли, и где нет эльфов. Я сел от неожиданности и даже головой покрутил. Вздор! — произнес я еле слышно. — Это был странный, невероятно красочный, но все-такие сон. Я огляделся: болота мерцали желчью, от трупных пузырьков вся поверхность казалась вспененной и источала несильный — гораздо милосерднее дневного, но все же неприятный гнилостный запах.
Это просто безумие — так трепетать из-за какого-то сна, — сознавал я. Но мысли о
