мне эту работу. Он как будто ждал меня, хотя я не мог найти причины, чтобы доказать это.
— Мария, — сказал я, когда мы были на платформе, — ты собираешься в отпуск?
Бородатый алкаш лет двадцати с такой силой сбил ее, пробегая мимо, что она чуть не упала на рельсы. Я оттащил ее назад, ему повезло, что я был так занят, но затем я толкнул его локтем на скамейку.
— Никаких выходных, — сказала она. — Я хочу умереть.
Я засмеялся.
— Ты хочешь полететь?
— Нет, умереть.
Она старалась не рыдать. У нее был сильный акцент, но я мог ее понять.
— Работы больше нет.
Я собирался убежать и оставить ее, когда подошел поезд. Меньше всего мне хотелось, чтобы у меня на руках была беспризорница. Я втолкнул ее внутрь, и мы смотрели друг на друга поверх багажа. Красный шерстяной шарф, обвивавший ее шею и плечо, был лишь вдвое длиннее косичек черных волос, спускавшихся ей по спине. На ней была белая блузка под пальто, черная юбка, черные чулки в рубчик и черные ботинки на шнуровке. Лицо у нее было овальное и бледное, с чистым пробором посередине головы. Ее карие глаза были полны слез, и усилие, которое она предприняла, чтобы не дать им течь, почти вызвало слезы у меня самого — и помешало мне выбраться из Эктон-Тауна. Я наклонился вперед:
— Откуда ты?
— Португалия.
Я держал ее теплые руки и пытался подбодрить ее.
— Хорошее место, Португалия.
Мне не надо было это говорить, потому что она посмотрела на меня глазами, полными надежды. – Ты был там?
— Да. Хорошая страна. Лиссабон – замечательный город. Ты сейчас пойдешь туда?
Она не ответила, поэтому я отвернулся, гадая, куда мне пойти поесть, прежде чем сесть на поезд до Верхнего Мэйхема. Что-то мокрое упало мне на средний палец левой руки. Это была слеза. Не знаю, почему я поднял руку и облизал ее. Это было автоматически, бездумно, но рукой, которая все еще держала ее руку, я почувствовал, как по ней прошла дрожь. Я посмотрел ей в глаза и подумал, что поступил неправильно, слизнув эту слезу, потому что, черт возьми, — и ее взгляд намекал на это — такой жест был в той части Португалии, откуда она родом, своего рода брачная церемония, которая была обязательна навсегда.
Мой следующий шанс спастись был в Хаммерсмите. На данный момент у меня было достаточно дел. Когда она заговорила, дрожь прошла по мне, а не по ней.
— Мне некуда идти. Я теряю работу в английском доме. Миссис Хорликстон выгнала меня. Мистер Хорликстон ударил меня. Дети меня били. Слишком много работы. В шесть часов встаю, убираюсь, готовлю завтрак, подаю чай, отвожу детей в школу на автобусе, потом еду за покупками, возвращаюсь, убираюсь, готовлю обед, обслуживаю, убираюсь, завариваю чай, забираю детей из школы на автобусе. Накормить детей, купать детей, приготовить ужин, подать на стол, убрать… Знаешь, какие деньги я получаю?
Я думал, скряги платили бы ей около тридцати фунтов в неделю.
— Пятнадцать. Я также присматриваю за детьми. Никаких выходных. Полгода работаю, живу в чулане, ни воздуха, ни неба…
Я не мог в это поверить. Она разбила мне сердце.
— И они тебя уволили? — спросил я в Южном Кенсингтоне.
— Я убежала. Они отдыхают на Бермудских островах. Они вернутся на следующей неделе, поэтому я ухожу.
Я задавался вопросом, есть ли у нее в чемодане фамильное серебро, но знал, что она не может быть нечестна.
— И теперь ты хочешь работу получше?
Еще одна горячая слеза обожгла мое запястье. Я представил себе белое кислотное пятно, когда оно высохло.
— Да. Нет, я не знаю. Я хочу вернуться домой, но моей семье нужны деньги. Они этим живут. У меня нет денег на поезд до… — Она назвала какое-то место в Португалии, о котором я никогда не слышал.
Итак, вот такая милая, маленькая, забитая, уважающая себя и умная девушка, как она, не имеющая ни работы, ни денег, ни места для ночлега, в огромном злом Лондоне, сидела в метро лицом к мягкосердечному злодею вроде меня, который также оказался сыном Гилберта Блэскина. Я думал, что смогу посадить ее на Кольцевую линию и попросить выйти, когда она остановится. Где она окажется, я не мог себе представить. Она выглядела опустошенной и онемевшей от страдания. Я хотел бы пойти в дом, из которого она пришла, и сжечь его, что было бы бесполезно, потому что владельца в нем не было, и он все равно получил бы страховку.
— Где ты останешься сегодня вечером?
Она вытерла глаза белым отстиранным носовым платком.
— У меня есть деньги на комнату. Завтра, я не знаю.
— У тебя нет друзей?
— Миссис не выпускала меня.
— И что ты будешь делать?'
— Не знаю. Чтобы получить работу, нужно время.
Я отдернул руки и изящно сел, как и подобает человеку, собиравшемуся стать работодателем.
— У тебя уже есть один работодатель, если ты этого хочешь. Вот Пикадилли. Сейчас мы выйдем и пойдем что-нибудь поесть. Ты голодна?
— О, да.
— Хорошо. Пока мы будем есть, я расскажу тебе о твоей новой работе.
Мы нашли место, где подают стейк из флока, меловую стружку, салат из тряпичной куклы, желе из китового жира и кофе из желудей. Ей это нравилось, и я понял, что мне тоже.
— Я скажу тебе, что делать дальше.
Я закурил сигару.
— У меня есть загородный дом в Кембриджшире, а также жена и трое детей. Сейчас моя жена и дети в отъезде, посещают нашу собственность в Голландии и не вернутся еще несколько дней, и я должен найти женщину, которая поможет по дому. Я собирался разместить рекламу в «Ивнинг Стандарт», но сейчас не вижу в этом необходимости. Я предлагаю, Мария, пойти со мной сегодня вечером в дом и осмотреть его. Я оплачу твой проезд. Если тебе это не понравится, ты можешь остаться на ночь или еще на несколько ночей, если хочешь, а затем вернуться в Лондон. Моя жена должна быть там, так что ты будешь в полной безопасности.
— У тебя действительно есть работа?
— Я так и сказал.
Я подавился моим десертом, и еле протолкнул его в желудок.
— Пойдем, посмотрим дом. По крайней мере, ты не будешь тратить деньги на отель.
При искусственном освещении она выглядела еще бледнее. На улице были сумерки, и по улице спешили люди.
— Почему вы добры ко мне, мистер?
Этот вопрос мучил меня больше, чем ее. Я даже не был уверен, что хочу затащить ее в постель. Возможно, я не мог жить один. Она доела десерт, и я
