трезвел. Вместо грандиозного плана я видел никому не нужное избиение старика, который и так порядком поседел за всё это время. Я поднял снег и умыл лицо. Холодный, можно сказать, ледяной и в тоже время довольно чистый снег сразу остудил меня.
– Капотня, хватит! – наконец выкрикнул я, пытаясь перекричать метель. – Завязывай!
Но моего боевого товарища было не остановить, он продолжал ставить на ноги начальника, дорвавшись, наконец, до излюбленной мечты пролетария.
Я устало посмотрел в пустоту. Вид этой возни начал вводить меня в какое-то глупое отчаяние. И вот тут-то я и заметил её. Огромная, она едва проглядывалась из темноты, смотря на меня своими маленькими сверкающими глазами. Я машинально смерил расстояние между ее глаз. Оно было большим, очень большим. Её морда была настолько огромной, что казалось, это два одноглазых медведя.
И тут я понял, что она смотрит прямо на меня. Не мигая, молча, вглядываясь. Так смотрят на цель, жертву, которую вот-вот собираются достать. Холод, оцепенение, ужас. Я понял, что никто совершенно о ней не знает. Что никто её не видит. Ни Капотня, занятый то ли избиением, то ли сопровождением, ни Николаевич, вообще что-либо смутно понимающий от наступившего сотрясения, ни люди в бараках, которые спят и видят свой отъезд. Никто. Только я.
Медведица рванулась с места так же внезапно, как и появилась в темноте. Быстро, казалось, немного неуклюже, она стала сокращать расстояние, покрывая снег своим грязным мехом.
Я закричал, упал, затем снова встал. Руки и ноги болтались, как будто зажили вдруг своей жизнью. Отчаянно сгребая снег, что было сил, словно бегун во сне, я старался уйти с её дороги, но это, казалось, было совершенно невозможно.
Как в тумане я слышал, как сзади кричит на Тимура Капотня, это было что-то непонятное, нечленораздельное. Затем звуки их новой возни, а тем временем перед глазами я видел эту здоровенную бегущую на меня тушу, пасть которой с легкостью вместила бы в себя мою голову, настолько она была огромной.
Я не знаю как, но мне удалось отползти в сторону. Везение или нет, не знаю, вполне возможно, она изначально не была во мне заинтересована, выискивая цель побольше. Знаю лишь, что страшнее, чем это нападение, я ещё ничего в жизни не видел.
Резким движением схватив Тимура за ногу, она подняла его в воздух и крутанула, сбив Капотню, оставившего после себя лишь кровавый след в сугробе. Как затем она бросила еще кричавшего Тимура под себя и, встав на него лапами, стала отрывать куски огромные плоти, которые Тимур всеми силами защищал. Как он орал, захлебываясь кровью. Он был ещё жив, когда, зажав его под себя, она раз за разом лишала его шансов на жизнь.
И тут я увидел свет в его комнате. Яркий, ослепляющий, он бил по тьме из небольшого дверного проёма, где было тепло и безопасно. Я рванулся туда, мне хотелось как можно быстрее оказаться внутри, чтобы зверь не мог меня там найти. Поднявшись, я с животной скоростью побежал в сторону барака, оставляя позади слабые крики о помощи и полностью лишенные смелости глаза. Даже нет, не так, эти глаза были полны ужаса и осознания своей участи. Наверное, только у человека могут быть такие глаза, ведь он единственный, кто понимает, что такое смерть.
В общем, я выжил, закрыл дверь и облокотился на неё спиной, чтобы уже никто не вошёл вслед за мной. А тем временем там, среди снега и метели, медведица спокойно уничтожала двоих моих товарищей. Спустя час я отрубился, проснувшись лишь утром, когда в двери барабанили с улицы.
Открыв глаза, я не почувствовал никаких признаков похмелья. Водка, припасенная Капотней, была на редкость качественная. В дверь продолжали барабанить. С трудом я поднялся и открыл её. В глаза мне ударил яркий свет. Не знаю почему, но солнце здесь было особенно яркое, хоть и недолгое.
– Ты что тут делаешь? Где Тимур Николаевич? – первое, что я услышал, затем меня кто-то толкнул, и я упал на пол.
Я выполз наружу. Солнце ослепило меня, я зажмурился и, собрав снег, умылся. Видимо, это стало входить в привычку.
Протерев лицо, я почувствовал запах крови, а затем увидел красный, точнее, багрово-красный снег. Кровь била вчера тут ключом, забрызгав почти всё. Затем я увидел истерзанное тело Капотни. Остатки одежды которого не могли скрыть изувеченных ног и живота. Как и с Семеном, медведица снова разбросала кишки возле тела.
– Боже! – я закрыл лицо руками и, снова умывшись снегом, почувствовал привкус крови.
– Где Тимур? – снова услышал я голос, но теперь уже понял, что это был Евгений, заместитель главного инженера, а так же по совместительству менеджер проекта. Убрав руки от лица, я посмотрел на него. Высокий, крепкий, красивый, он олицетворял собой молодое, рвущееся к деньгам и уму, лучшее наше поколение.
– Не знаю. Скорее всего, она его утащила, – тихо ответил я, осматриваясь. Вокруг бойни было много народа, все с ужасом смотрели на кровавый снег и тело Капотни.
– Ты что, пьян?
– Не, уже нет.
– Почему ты оказался внутри его барака?
– Потому что я туда заполз, дебил! – зло крикнул я. – Ты что, совсем тупой?
Я рванулся с места, пытаясь залепить ему в морду, но, как и положено таким пронырливым телам, он ловко увернулся от моего удара, провалив меня в кровавый сугроб.
– Так, с этим пока понятно, пусть проспится и отойдет. А остальным надо взять тело и убрать в морозильник, затем заняться снегом. Мы должны постараться убрать эту чертову кровь, желательно – до ночи.
Затем меня взяли под руки и отвели в больничку. Айболит долго осматривал меня, потом вставил с внимательным видом градусник, померил давление и послушал сердце. А после процедур с вердиктом «совершенно здоров», положил на койку, чтобы я мог спокойно отходить от психологического стресса. Два часа покоя – именно то, что мне нужно, так сказал он. И, сознаюсь, я не спорил, может быть, он был прав – покой был мне нужен.
Во-первых, чтобы четко понять, что я просто сдал Капотню медведице. Во-вторых, что я фактически был пособником убийства, ведь если бы мы не вышли на улицу и не стали бить Тимура, возможно, медведица просто походила бы вокруг бараков, да ушла. А теперь… Теперь она вкусно поужинала и наверняка ещё доедает остатки бедного начальника. Осознав это, я решил назад не сдавать, я знал, что Женя начнёт давить. Надо было также прессинговать его. Ведь что может быть хуже произошедшего? Лишь откровенное признание,
