моей душе снова распускались розы: я тут же забывала свои клятвы и, с удвоенной силой, принималась мечтать о своем сказочном принце.
В тот день мы с Антоном оказались вдвоем за столиком, и между нами случился доверительный разговор.
– Откуда у тебя это обаяние и такая общительность? Наверное, это врожденное, и ты с детства такой? – задала я давно интересовавший меня вопрос.
На что Антон мне, на удивление серьезно (обычно на все он как-то отшучивался), ответил:
– а может быть, наоборот, в детстве я был очень робким и застенчивым. И переборол себя?..
Об этом я раньше не задумывалась. Повисла неловкая пауза…
– А сколько ты здесь работаешь? – попыталась поддержать я разговор.
– Два года, – ответил Антон.
– Два года? Ты шутишь? Как здесь можно продержаться два года? Я рассчитываю максимум до лета. И вообще, мне кажется это не твое место, ты заслуживаешь чего-то намного лучшего. Ты такой обаятельный, коммуникабельный, артистичный. Тебе бы в актеры пойти… Ну, или хотя бы в офисные работники: в рубашечке и в галстуке бы ходил. А здесь ты со своей раскаткой все ночи напролет проводишь. Так недолго и зарыть свой талант. А какое у тебя образование?
– Повар-кулинар. В принципе, я почти по специальности работаю.
Раньше я не раз себе обещала, что никогда не полюблю мужчину-повара. Мне казалось, что «поворить» должна женщина, и вообще, что не мужская это профессия с кастрюлями, ложками, плошками возиться. Вот что значит нельзя зарекаться. И стало вообще не важно: кем он работает, на кого учился, и еще куча всяких вещей, которые, казалось бы, должны волновать, но не волновали… И все это легло на благодатную почву моих неврозов, меланхоличного темперамента, того, что во мне сформировали книги – какой-то трепетный образ, а может быть то самое: «Душа ждала… кого-нибудь… / Ты чуть вошёл, я вмиг узнала / Вся обомлела, запылала / И в мыслях молвила: вот он!»
Мне кажется, что закончится у нас все тоже как у Пушкина. По крайней мере, Онегин отвергнет Татьяну и, быть может, она даже выйдет замуж. Пожалеет ли мой Евгений через время об этом? Не знаю. Могу предположить, что нет.
– А почему ты пошел учиться на повара? – продолжила я свои вопросы.
– Тогда я был еще юн – мало что понимал и мог решать. Мать мне сказала: «выбирай – повар или штукатур-маляр». Не знаю, почему выбор был такой ограниченный. Я остановился на первом. Потом мы с ней сходили в кулинарное училище – это было красивое помещение: стены и интерьер. И мне понравилось. Думаю, я выбрал не профессию, а место, – с легкой грустью закончил Антон.
– Расскажи про школу. Как учился? Тебе нравилось?
Я-то сама в школе училась хорошо, и класс у нас был дружный, поэтому мне, если честно, трудно представить, что у кого-то могло быть по-другому.
– Школу я вспоминаю без энтузиазма, а точнее – стараюсь вообще не вспоминать. Ничего хорошего там со мной не происходило: я был замкнутым парнем, с одноклассниками общался мало, а учителя меня недолюбливали.
– Зато ты сейчас наверстал упущенное. Теперь тебя все любят!
– Да почему ты так думаешь? Мне кажется, куча людей, даже здесь, которые меня недолюбливают, считают выскочкой.
– Но это же не так, это же притворство? Или вы рисуетесь, или напрашиваетесь на комплимент, да, Антон Палыч? – сказала я и слегка толкнула его в плечо.
В этот момент возле нашего столика прошла бригадирша Оксана и слегка покосилась на нас. А чуть позже, в раздевалке, обращаясь, якобы к Жене (Женя была бригадиром слоеных булочек), сказала: «у нашего Аполлона, похоже, появилась новая жертва». Причем, уверена, говорила она это специально так громко, чтобы я услышала. Да еще и мой шкафчик, как назло, находился аккурат между ними. Я сделала вид, что ничего не произошло. Что тут можно сказать? Пусть злорадствует. Вообще-то мне Оксану иногда даже жалко. Я же вижу, что она тоже не равнодушна к Антону, но понимает, что у нее нет шансов. Впрочем, как и у меня тоже.
На следующий день, под конец смены, когда осталось только перебрать изюм и порезать бумагу для ящиков, в которые мы фасовали булки, произошел еще один похожий случай. Я пошла за ведром с изюмом, а на нем лежал большой пакетик с ванилином, но выглядел он как большой пакетик с белым порошком. А тут как раз мимо проезжал Антон на своем желтом коне, в смысле на желтой рохле. Я его взяла за руку и говорю:
– иди посмотри, что нам тут привезли – какой-то белый порошок…
– А, да это уже старая шутка, вы, мадам, опоздали с ней на несколько лет, – весело констатировал Антон.
– «Вот же ж, блин», – сказала я с улыбкой.
Антон улыбался в ответ. Тут откуда ни возьмись, вырулила Алена Петровна и накинулась на Антона:
– ты что, к ней теперь пристаешь?
– А ты куда смотришь? – сказала она с досадой, уже обернувшись, ко мне.
«Вы что сегодня все сговорились что ли?» – подумала я в сердцах.
В другой раз мы сидели в предбаннике перед столовой: Антон, я, Надя и Ира. После наших смен, спина сильно затекает и болит. Поэтому среди работников бытовала практика, когда мы делали друг другу небольшой массаж спины – через одежду, естественно, никакого стриптиза.
И вот сидим своей компанией, девчонки массажируют Антона: кто-то спину, кто-то руки. Я сидела чуть в стороне. Вообще, я всегда опасалась, что кто-нибудь из коллег заметит мое неравнодушное отношение к молодому человеку. Поэтому на людях старалась быть с Антоном максимально отстраненной и равнодушной. Даже не знаю, почему так делала. Наверное, потому, что понимала, что между нами ничего быть не может, а у меня как будто притязания какие-то, как будто я приволакиваюсь за ним. И от того было стыдно и неудобно.
И в тот момент, когда мы сидели такой скученной группой, массируя Антона, мимо снова прокосолапила Оксана. И снова в раздевалке я была вынуждена слушать ее речи о том, что: «вот Антоша как хорошо устроился, вокруг сплошь девчонки: одни ему спинку растирают, другие – речи поют».
«Эко как ее задело», – думала я.
Глава 26. Начало конца: первое предупреждение
Однажды мы с одной из коллег, Замирой, отправились в «кондитерку» – попытать счастье с шоколадным чизкейком. На худой конец были согласны и на белый. Однако день (вернее, это было уже утро,
