куче хвороста. На ходу достал из кармана зажигалку, снял колпачок. Чиркнул раз, второй, третий. Отсырела! В небе нарастал шум моторов. Самолет прошел над лесом, а партизаны так и не смогли зажечь сигнальных огней.
— Давай костры! Костры! — надрывался голос Царенко.
А в ответ слышалось одно:
— Дрова отсырели.
Вот так история вышла! Над нами кружил такой долгожданный самолет, а мы ничего не могли поделать.
Летчики, уверенные в том, что точно вышли в заданный район, развернули самолет над местом нахождения отряда. А тут мелкий, густой дождь как назло перешел в ливень. Тысячи струй с остервенением хлестали по нашим лицам. Ручьи превращали землю в болото. Летчики несколько раз включали и выключали мощный прожектор. Размытое пятно света скользило по верхушкам елей: где же вы, партизаны?
Остались считанные секунды: вот-вот пронесется самолет над головами в последний раз и больше уже не появится.
— Снимай нательные рубашки!
Приказ Ивана Царенко все выполнили мгновенно. Огонь жадно пожирал сухую ткань, обжигал руки бойцов, но никто этого не замечал — все смотрели в небо.
Самолет, ревя могучими моторами, пронесся над партизанами.
— Прыгнули! Прыгнули! — зазвучали голоса. — Смотрите, раскрылись купола.
Через несколько минут спустились парашютисты. Белое полотнище накрыло Ивана Царенко. Он помог десантнику погасить купол. На поляне послышались радостные приветствия.
Партизаны сняли с деревьев два парашютно-десантных мешка, погрузили их на повозку. В путь! До лагеря десять километров, пройти их надо быстро и незаметно для врага.
Утром мне представились молодые подтянутые минеры.
Старшим был комсомолец Владимир Никитович Павленко. Двадцатидвухлетний старшина выглядел молодцевато, говорил не спеша, казалось, взвешивал каждое слово. Вместе с ним прилетел и радист Дмитрий Платонов. Я вскрыл пакет и прочитал:
«Вместе со специально подготовленными радистами в отряд под вашу персональную ответственность направляются совершенно секретные мины. Их следует использовать для удара по объектам, находящимся в районе Жешува, или по другим целям, имеющим к ним отношение».
ТОСы — так назывались новые мины — срабатывали только после команды, поданной радиопередающим устройством. О секретах оружия знали прибывшие к нам минеры, я и комиссар отряда. Полученные мины тщательно охранялись. Во время перехода их везли на лошадях, завернув в парашютный шелк и брезент. Каждый ТОС ставился на боевой радиовзвод. На стоянке хорошо замаскировывали ТОСы на деревьях. Любая попытка снять их без предварительного радиоразминирования вызывала взрыв.
Вскоре я получил от Шлензака важное донесение. Он писал:
«Гестаповцы очень встревожены действиями партизанских минеров. Железнодорожное начальство совершенно обескуражено и не может дать точного ответа, почему взрываются только эшелоны с танками, горючим и боеприпасами? Вчера подслушал телефонный разговор; начальник гестапо требовал от подчиненных уточнить, какие мины применяют партизаны. Его удивляет сила взрыва и то, что мина как будто сама выбирает нужный ей эшелон. Гестаповцы удивляются: вблизи железной дороги нет ни одной живой души, а мины взрываются. Не управляют ли ими по радио? Перехватчики сообщили о неизвестных коротких радиосигналах. Примите, друзья, — заканчивал свое донесение Шлензак — все меры предосторожности. Помните, гестапо направило к вам в партизанский отряд своего лазутчика».
Мысленно я поблагодарил нашего друга за ценную информацию.
Предупреждение Шлензака о вражеском лазутчике заставило командование отряда усилить охрану секретных мин и мобилизовать каждого бойца на четкое несение караульной службы. На привалах и ночевках тщательно проверялись посты, секреты, дозоры.
Главное внимание отряда было направлено на определение сил и средств, которыми гитлеровцы располагали в данном районе. У нас не существовало понятия передний край, фланги, тыл. Фашисты могли появиться откуда угодно, поэтому наши люди всегда были начеку. Карателям ни разу не удалось застать нас врасплох. Мимо партизанских дозоров не проскользнул даже такой осторожный человек, как Фетер — один из местных жителей, активно помогавший нашему отряду. Однажды Фетер пришел к нам не один.
— Ну вот, командир, с согласия твоего начальника штаба привел в отряд Викторию Максимилишан и ее мужа Юзефа, — сказал Фетер.
Передо мной стояли стройная женщина с большими добрыми глазами и коренастый мужчина. Его светлые, давно не стриженные волосы шевелил ветер. Спокойный взгляд из-под густых бровей как бы говорил — мы пришли к вам, к нашим братьям.
Это была вторая женщина в партизанском отряде.
Шуру партизаны считали своим человеком, равноправным бойцом. Они с подчеркнутой внимательностью относились к ней, оберегали от многих невзгод. Шура держалась просто, не претендуя ни на какие поблажки, но вместе с тем заставила партизан уважать ее, помнить, что она женщина. Как отнесутся в отряде к Виктории? Заслужит ли она наше расположение? Как примут ее огрубевшие от долгой разлуки с женщинами люди?
— А вам, Виктория, не страшно будет в лесу?
Она усмехнулась краешками губ:
— На войне, пан командир, всем страшно, так что я не одинока.
— Оружие у вас есть?
— Пистолет без патронов и огромное желание бить оккупантов.
— Ладно, — сказал я, — оставайтесь в отряде. Пока побудете в хозвзводе.
— Пан командир, я хорошо знаю немецкий, польский, украинский и русский, умею метко стрелять. К тому же я комсомолка и мое место в бою.
Виктория из-за голенища сапога вытянула книжечку, завернутую в платочек. Я не поверил своим глазам: «Коммунистический союз молодежи — КИМ, билет, выдан…»
Виктория пояснила:
— Я жила до войны во Львове, была студенткой и поступила в комсомол. Из оккупированного города гитлеровцы насильно увезли меня в Германию.
Судьба приготовила Виктории много суровых испытаний. Летом 1942 года она бежала из лагеря восточных рабочих. Жандармы схватили ее под Краковом, и вот снова Германия, тюрьма, побои, издевательства надсмотрщиков. После суда Викторию направили на принудительную работу в имение бюргера, находившееся вблизи города Франкфурт-на-Одере. От тяжелого физического труда девичьи руки огрубели, стали сильными. Там она вместе с Юзефом тайком тренировалась прыгать, быстро перелазить через ограды.
Подошла осень 1943 года с теплыми прозрачными днями «бабьего лета». Однажды, выбрав момент, Виктория выдавила оконное стекло, сняла защелку на раме и проникла в спальню хозяина. Она искала пистолет. Бросилась к комоду, но он не открывался. Послышались шаги. Виктория спряталась за шкаф. Переждала, пока стало тихо. Снова попыталась открыть комод, но замок нижнего ящика, где лежал «вальтер», не поддавался. Дернула верхний ящик — открылся. Вынула еще два ящика и добралась до пистолета. Проверила обойму. Заряжен. Потом она подожгла собранный в имении хлеб и вместе с Юзефом бежала в Польшу. Викторию Максимилишан вскоре стали уважать все бойцы отряда за смелость и решительность.
* * *
Как-то раз, возвратясь с боевого задания, начальник штаба доложил, что недалеко от селения Устшики-Дольне действует спиртовой заводик. Продукция его
