освежает неприятные воспоминания о событиях, произошедших в Комнате удивительных чудес.
— Я принес противоядие, Элли, — холодно говорит Вонка, подтверждая, что в этот раз цель визита у него совершенно определенная.
— Ура! Я знала, что ты что-нибудь придумаешь, — я пытаюсь широко улыбнуться, но чувствую, что выходит криво.
— Мы составили его вместе с Чарли, — он кладет колбу на полку шкафа.
— Оно точно поможет ей?
— Оно, возможно, поможет. А, возможно, нет.
— Но оно не навредит ей?
— Нет, разумеется! Хотя у нее, возможно, вырастут хвост и усы… Но вряд ли. Утром дай его после завтрака — и проверим. Спокойной ночи.
— Подожди! — я переношу вес на колени, мысленно моля провидение задержать его.
Вонка тормозит в дверях и медленно оборачивается, смотря на меня настороженным взглядом:
— Да?
От волнения грудь ходит ходуном, я комкаю простыню между пальцев:
— Я так испугалась за Чарли, что сказала тебе ужасную вещь. Прости меня. Пожалуйста.
Вонка молчит, его рот изгибается как моллюск, которого шевелят прутиком. Наконец, он открывает рот и ровным голосом замечает:
— Твоя пижама просто чудовищна.
— Это подарок Мэтти на мой день рождения, — чуть улыбаюсь я.
Матильда осталась в своем репертуаре, когда подарила мне пижаму на два размера больше, расшитую маленькими капкейками, и написала в открытке: «Пусть твоя жизнь отныне всегда будет сладкой. И надеюсь, все обойдется без лишнего веса. Дарю тебе пижаму на этот чрезвычайный случай». Я тогда посмеялась, но эту огромную пижаму почему-то полюбила.
— В таком случае, должен заметить, что у нее кошмарный вкус.
— Зато доброе сердце, — я считаю своим долгом встать на защиту Мэтти.
Вонка не отвечает, а потом, неохотно сорвавшись с места, подходит ко мне и нерешительно опускается на краешек кровати.
— Так значит, ты меня не… ненавидишь? — сглотнув слюну, вкрадчиво интересуется он.
Его рука, закованная перчаткой, смотрится темно-синим пятном на бежевых простынях, но я не могу оторвать от нее глаз. Его присутствие одурманивает, голова начинает слегка кружиться, как на подъеме на большую высоту.
— Конечно, нет! Сгоряча наговорила глупостей. Конечно же, я тебя люблю!
Он смотрит на меня недоверчиво, а потом на его лице вдруг расцветает широкая улыбка:
— Сегодня же Рождество, Элли! Чуть не забыли! Я должен подарить тебе подарок.
— Я первая!
Я вскакиваю с кровати, достаю из шкафа плоскую блестящую коробку и с замирающим сердцем вручаю ее ему.
Вонка улыбается, высоко поднимая брови. Он выглядит донельзя растроганным, когда срывает обертку.
— Перчатки, Элли! Цвета зеленки! Я давно такие хотел. Большое спасибо, — в благодарность он довольно неуклюже гладит меня по предплечью.
Я решаю не уточнять, что вообще-то они цвета малахита, а не зеленки. Главное же, что ему понравились.
— А теперь моя очередь, Элли! — самодовольно объявляет он, убирая мой подарок во внутренний карман. — Собирайся!
— Хорошо, дай мне пару минут: я только переоденусь.
— У нас нет времени, Элли! — категорично отрезает Вонка. — Не волнуйся, твою пижаму никто не увидит.
Я наспех провожу расческой по волосам, выпиваю полстакана воды и сразу выхожу.
Вонка уже дожидается снаружи:
— Как же ты долго! Еще немного и нам бы пришлось встречать уже следующее Рождество, — ворчит он.
Мы садимся в леденцовую лодку и плывем по шоколадной реке в западную часть фабрики: там я почти никогда не бываю.
Когда мы подходим к широким дверям, я быстро сглатываю слюну: от волнения меня бросает то в жар, то в холод. Таинственно улыбаясь, Вонка широким жестом распахивает двустворчатые парадные двери, пропуская меня вперед. За ними — просторный балкон, и мое сердце сжимается до размеров песчинки еще до того, как я переступаю порог. Увиденное так потрясает воображение, что делая шаги, я чувствую дрожь в коленях.
Со всех сторон простирается ночное небо, созерцательное спокойствие которого не нарушается ни городской иллюминацией, ни мутной пеленой смога. Одинокие в своем множестве, огни звезд напоминают сияющих глубоководных рыб, в поиске вечных истин бороздящих темные воды небесного купола. Хотя и, пойманные сетью мгновения, сейчас они застыли в неподвижности, их главное предназначение неизменно: судьба отпустила их скитаться по волнам бытия, и там обитатели глубин не находят покоя.
В этом зрелище столько величия и столько смирения, что оно с первого же мгновения покоряет меня своей головокружительной красотой. И я чувствую, как что-то давно потерянное вновь возвращается ко мне. Будто сон и реальность достигают идеальной симметрии и схлопываются воедино. Но до того как параллельные миры становятся единым целым, грядет Большой взрыв — освещает рождение новых галактик, яркими нитями вплетающихся в полотно обновленной Вселенной.
Обретая себя прежнюю, я рождаюсь заново. Парадокс?..
Свежий морозный воздух холодит кожу, и мое прерывистое дыхание окрашивает его белой дымкой пара. Меня не знобит, хотя я и в ночной пижаме. Напротив, по всему телу, от волос до кончиков пальцев, волнами разливается тепло, и сама себе я кажусь эфемерной и призрачной, будто достаточно легкого ветерка, чтобы тело растворилось во мгле.
Тяжело дыша, я подхожу к витиеватым перилам и смотрю вниз. Там причудливым бутоном раскрывается черная бездна. Вуаль ночи, приоткрывшись, как шкатулка с секретом, сверкает россыпями драгоценностей, будто нанизанными на тонкие нити, провисшие под их тяжестью, в любую минуту готовые лопнуть и сияющим градом осыпать сонную землю. Мне кажется, что водоворот Вселенной, закружившись безбрежной спиралью, зовет меня за собой, по аллеям млечного пути и мерцающим дорогам ветвистых туманностей, туда, где меркнут условности пространства и времени, а жизнь предстает короткой и незначительной. И душа моя странствует, хотя тело и не сдвигается с места.
Я плачу, потому что что-то внутри меня требует выхода. Безграничное счастье вытесняет его, наполняя меня собой, стремительными реками перетекая по венам и артериям и горячими источниками вырываясь наружу.
Почти беззвучно ступая, Вонка становится позади — очень близко, так, что я чувствую его присутствие, но все же не касаясь меня. И я вся содрогаюсь, словно от моего сердца к нему тянется длинный шаткий мост, раз ступив на который, уже не сумеешь вернуться.
— Я не понимаю: я вижу то, что существует, или то, что я чувствую? — шепчу я, отстраненно вспоминая свои фантазии. Сказки, которым не нашлось места в несовершенном мире.
— Какая разница, — говорит Вонка, и его голос, словно отразившись от сферы, резонирует эхом, будто ему вторит кто-то третий.
Действительно, какая? Не все ли равно, что стало причиной того, что я вижу? Разве понимание важнее восприятия?
— Не знаю даже, как и описать это словами… — мямлю я. — Обычно, когда получаешь подарок, принято говорить, что это именно то, чего тебе всегда хотелось, но пожалуй, ты подарил
