мира в своей раковине: она верит в завтрашний день и с завидным оптимизмом смотрит в будущее, перед которым не испытывает ни тени страха. Вероятно, уличная жизнь стала хорошим учителем: не растоптала ее, а наоборот, позволила подняться. Уже в юном возрасте в этой девочке чувствуется стальной стержень, та особого рода внутренняя сила, которой я, выращенная в тепличных условиях, никогда не обладала. И хотя в своих поступках я была ведома жалостью к брошенному ребенку, сама Шарлотта, кажется, вполне удовлетворена тем, что имеет, и не находит поводов для жалоб. Хотела бы я узнать, что же стряслось с ее родителями, но сейчас рано об этом спрашивать: она пока не готова раскрыться, ведь я еще не подобрала ключика к ее сердцу. Зато теперь я прочно укрепилась в вере: наша встреча была не случайна.
Чарли весело болтает за ужином, быстро привыкнув к своему внешнему виду. Она катает горошины по тарелке и пытается убедить меня, что у нее аллергия на все овощи и если я заставлю ее съесть хоть что-нибудь, она начнет задыхаться.
С каждым мгновением я чувствую к ней всю большую симпатию и даже соглашаюсь перед сном поиграть в прятки: демонстративно разгуливаю мимо бельевой корзины и вслух громко спрашиваю себя «куда же она подевалась?», с нежностью вслушиваясь в сдавленное хихиканье в корзине.
Наконец, я укладываю ее спать, поправляю одеяло и сижу рядом, пока Чарли не уснет (она до смерти боится подкроватных монстров). Пусть это и напоминает пир во время чумы, но ее легкость словно распространяется и на меня тоже, и мне становится так уютно и тепло, как давно не было в последнее время, и кажется, что дальше будет только лучше, словно я глотнула света надежды, который окутывает эту девочку, и он наркотическим туманом заполнил голову.
Меня переполняет любовь и раскаяние, я обещаю себе завтра поговорить с Бакетами и с Вонкой, предвосхищая наше воссоединение. Не переставая мечтать, я чищу зубы и принимаю душ и, все так же витая в облаках, невзирая на то, что по большому счету, время еще детское, отправляюсь спать.
Последний месяц меня вновь начала тревожить проблема, которая, как я беспечно считала, тенью ушла в прошлое: бессонница. Ни ее причины, ни ее истоки не казались мне очевидными. Я читала на ночь что-то умиротворяющее, на минимальной громкости слушала мелодии для релаксации и даже сделала тщетную попытку завести личный дневник, который тут же забросила: мои переживания оказались слишком импульсивны, а мысли слишком непоследовательны, чтобы дать им возможность быть излитыми на бумаге. Ничего из вышеперечисленного не принесло значимых результатов. Какое-то душевное беспокойство, досадное волнение, раздражающее, как неприятный запах или неудобное белье, проникало в мое сознание и оставалось там до предутренних часов, когда голова уже гудела, точно церковный колокол, а разум отказывался понимать, где я нахожусь и какой сейчас час. В беспокойной полудреме я бороздила пространства вселенной, где не было ни часов, ни минут, где сны бестолково смешивались с размышлениями, а в голове вдруг ни с того ни с сего начинала звучать музыка, но мелодии тотчас же забывались, стоило лишь сознательно заставить себя проснуться.
Пока я пребываю в этом состоянии, мою иллюзию покоя внезапно нарушает странный звук. Он возникает из ниоткуда и пронзает вакуумное пространство сновидений, взрывая его, словно фантастический истребитель, залпом орудий обрушивающийся на противника. В ушах начинает шуметь, я слегка приподнимаюсь на локте и, ничего не соображая, отодвигаю на лоб маску для сна. Будильник призывает меня скорее вернуться в действительность, красными штрихами высвечивая: 11:29. Я тру руками слипающиеся веки. Звук повторяется снова, правда, в этот раз он уже не отзывается таким победоносным эхом: это стук в дверь, негромкий и вежливый, словно тот, кто снаружи, боится меня разбудить и нерешительно топчется у порога, лелея надежду, что я и сама не сплю. А может, просто сомневается в своих намерениях.
— Кто там?
— Я так и думал, что ты не спишь, Элли, — говорит пришелец голосом Вонки, бесцеремонно отворяя дверь, проникая внутрь и бесшумно затворяя ее за спиной. Он щелкает выключателем, и неожиданный поток света действует на меня, как удар по голове миниатюрным солнцем. Я прячу голову в ладонях.
— Что… что такое? Что-то случилось? — заслоняясь от света рукой, я поднимаю голову и пытаюсь в световых пятнах распознать выражение его лица.
После того, что произошло, я была уверена, что он еще долгое время будет избегать меня или, возможно, сделает вид, что ничего не произошло, но я и подумать не могла, что он явится сюда самолично.
Есть такое пошлое убеждение, что мужчины думают о постели если не каждую минуту, то раз двадцать в течение дня точно. Пожалуй, в отношении Вонки этот тезис с провалом проходит проверку на прочность: мысли магната целиком и полностью заняты шоколадом и конфетами, новыми идеями, доработкой старых рецептов и другими гораздо более интересными вещами. Он не изменил себе и после женитьбы. К плотской страсти он относится с опаской, к которой, однако, примешивается некоторая толика любопытства, слабого, почти невыраженного из-за множества внутренних блоков. Возможно, он был бы и рад отрицать этот аспект любви как таковой, но природа не терпит к себе панибратского отношения, и чем дольше длится триумф магната над страстями, тем больнее переживается неудача. И тогда когда этого меньше всего ожидаешь, он внезапно появляется в дверях — обычно, когда дело идет к утру и мне уже удается худо-бедно побороть бессонницу — и остатки сна снимает как рукой. Чаще всего он нерешительно мнется на пороге, теребит пояс халата, заикается и убеждает меня, что зашел просто пожелать спокойной ночи. Я же хожу по лезвию бритвы, подбирая правильные слова, чувствуя себя сапером, обезвреживающим водородную бомбу. Иногда события принимают другой оборот, и он бесцеремонно врывается к комнату, не потрудившись придумать цель визита, и тогда мне можно не говорить ни слова, потому что события развиваются как по накатанной. В обоих случаях моя роль остается одинаковой: быть живым воплощением чуткости, и мне всегда казалось, что я успешно с ней справляюсь.
Я слишком сильно люблю его и поэтому на многое готова закрыть глаза, поэтому, наверное, все мои желания сводятся к одному: чувствовать себя любимой. Правда жизни в том, что это чувство посещает меня гораздо реже, чем хотелось бы.
Сейчас в силу привычки мои мысли идут по уже проложенному маршруту, как я вдруг с некоторым разочарованием замечаю у него в руке маленькую колбу с пурпурной жидкостью. И это
