пациенты могут стремиться к анализу, поскольку они желают избежать контакта с самими собой и их объектами. Они используют анализ для того, чтобы вновь установить защитную организацию, которая как таковая служит прибежищем, спасающим от внутренних и внешних объектов, причиняющих пациентам почти невыносимую тревогу.
Пациент О’Шонесси прошел в своем анализе через четыре фазы. В первой фазе его защитная организация развалилась и не смогла обеспечить желаемое ограждение, породив отчаянную ситуацию, которая вела к смятению и переполняющим его тревогам. Он ощущал угрозу, и жаждал неподвижности и неизменности, и чувствовал необходимость вновь обрести свою защитную организацию.
В ходе второго периода организация была вновь восстановлена в анализе, что вело к облегчению ценой ограничения объектных отношений. Подобно Ривьер (Riviere, 1936), О’Шонесси делает акцент на способе достижения облегчения путем совместного использования различных защит, всемогущего контроля и запрета, различных форм расщепления и проективной идентификации, чтобы организовать внутренние отношения между частями самости пациента и между ним и его объектами.
На третьей фазе О’Шонесси наблюдала эксплуатацию защитной организации для удовлетворения жестокости и нарциссизма, что заканчивалось состояниями, похожими на те, которые описывали Сигал (Segal, 1972) и Розенфельд (Rosenfeld, 1971a).
И наконец, на восьмом году анализа стали нарастать признаки более живого, менее скованного контакта и появление нескольких вызывающих доверие объектов позволило пациенту продвинуться в своем развитии.
О’Шонесси приходит к выводам, имеющим фундаментальное значение для понимания патологических организаций личности. Во-первых, она показывает, как у ее пациента подобная организация служит созданию прибежища, приводящего к вожделенному состоянию относительного спокойствия. Когда оно разваливается, начинают преобладать смятение и тревога; когда же оно устанавливается вновь, то, как показывает О’Шонесси, оно используется для сохранения перверсивных отношений с аналитиком. Подобно Ривьер и Сигал, она подчеркивает высокоорганизованный характер защитной системы и окрашенную отчаянием тревогу, угрожающую человеку в случае развала этой организации.
Она поднимает вопрос о том, действительно ли такая организация помогает пациенту развиваться, предоставляя вожделенное укрытие от тревоги и контакта, и предполагает, что, возможно, в обеспечиваемых анализом условиях она способна это делать. Самый значительный вывод следует из данного О’Шонесси описания судьбы организации, когда развитие действительно происходит. В этом случае организация не демонтируется, но в личности возникает расщепление и, несмотря на существование патологических организаций личности, укрепляется часть пациента, способная находиться в контакте с объектом и реальностью. Всемогущая часть пациента все так же находится в проективной идентификации с мощными деструктивными объектами, она препятствует реалистическим попыткам развиваться и презирает их. О’Шонесси считает, что существование расщепления такого типа – типичное следствие защитной организации. Ее пациент, ощущая преследование или чрезмерную вину, был склонен резко утрачивать интерес к своему объекту и становиться всемогущественным и перверсивным, но такие изменения стали преходящими, и он уже не находился всецело во власти организации.
В более поздней статье О’Шонесси (O’Shaughnessy, 1981) использует термин «анклав» для описания чего-то очень похожего на психическое убежище. Ее особенно интересует то, как пациент втягивает аналитика в ограниченные частично-объектные отношения, стесненные и слишком близкие. Такие взаимоотношения могут рассматриваться как гармоничные и идеализироваться, чего аналитику трудно избежать. О’Шонесси противопоставляет эти «анклавы» тому, что она называет «уклонениями», а именно более или менее успешным попыткам пациента вынудить аналитика отойти от областей сильной тревоги к деятельности, избегающей контакта с реальностью. Я полагаю, что анклавы и уклонения по сути очень похожи и оба являются разновидностями психического убежища и проявлениями патологической организации личности.
Ризенберг-Малкольм (Riesenberg-Malcolm, 1981) обсуждает особый тип психической организации, в которой преобладают перверсивные мазохистические элементы. Пациент обращается к самонаказанию, стремясь воспользоваться искуплением и страданием, чтобы избежать восприятия поврежденного состояния своих внутренних объектов и таким образом ускользнуть от вины. Это наказание назначается вместо репарации, т. е. восстановления внутренних объектов, подвергшихся нападению в фантазии; самонаказание оказывается дальнейшим нападением на объект, и в результате вина усиливается, а не ослабляется, что и приводит к тупику.
Тема мощной деструктивной части самости, тиранизирующей зависимую нуждающуюся часть самости и мешающей ей получить доступ к хорошим объектам, занимает центральные позиции в большинстве работ на эту тему. Перверсивный характер таких отношений между элементами в самости упоминается всеми авторами, пишущими на эту тему, и ему уделяет основное свое внимание Ризенберг-Малкольм. Наиболее подробно эти перверсивные отношения исследовала Джозеф (Joseph, 1982, 1983), показав, как страдание пациента может использоваться для триумфа над той его частью, что способна к развитию и к установлению отношений с жизнью и с хорошими объектами, которые ее репрезентируют. То, каким образом патологическая организация личности может служить прибежищем, хорошо иллюстрирует сон пациента А., описанный в работе Джозеф под названием «Зависимость от близкой смерти».
«[Пациент] находится как бы в длинном гроте, практически пещере. Там темно и дымно и все выглядит так, как если бы он и другие люди были взяты в плен разбойниками. Ощущается спутанность сознания, словно все они пьяны. Пленники расположены вдоль стены, и он сидит рядом с молодым мужчиной. Это мужчина лет двадцати пяти, спокойный на вид, с бородкой. Вдруг он поворачивается к пациенту и хватает его за гениталии, как если бы он был гомосексуалистом, и замахивается ножом на пациента, которого охватывает ужас. Пациент знает, что при попытке сопротивления этот сосед ударит его ножом, и это будет очень больно» (Joseph, 1982, р. 129–130).
В патологических организациях личности перверсия играет центральную роль и, на мой взгляд, является одним из элементов, которые обеспечивают целостность организации. Мы будем обсуждать это далее в восьмой и девятой главах. Иногда, как у пациента О’Шонесси, предоставляемое патологическими организациями личности прибежище соблазняет ощущением мира и спокойствия, но иногда, как у пациента А. Джозеф, прибежище ужасает, но, тем не менее, пациент обращается к нему, словно испытывая от него зависимость. Отчасти это происходит вследствие притягательности мазохизма, обеспечивающего сексуальное удовлетворение от боли и подчиненного положения, но другим решающим фактором является то, что пациент таким образом избавляется от тяги к жизни и здравомыслию, проецируя их в аналитика.
Структура такой организации основана на расщеплениях в личности, приводящих к тому, что части самости сложным образом идентифицируются и вступают в альянсы с объектами. Так, Джозеф описывает, как над ее пациентом властвовала его агрессивная часть, которая не только пыталась контролировать и разрушать ее работу, но и была активно садистична по отношению к другим частям самости, которым можно было бы лучше помочь, не будь они мазохистически вовлечены в перверсию.
Рей (Rey, 1975, 1979) провел особое исследование, посвященное шизоидным состояниям и шизоидным способам существования, которые тесно связаны с патологическими организациями личности. Он использует слово «шизоидный» в традиции Фэйрберна (Fairbairn, 1949) и Гантрипа (Guntrip,
