— Почему?
Томми качает головой, почти жалея его.
— Потому что мы далеко не так цивилизованны, как кажемся.
Он вот-вот обмочится, что было бы паршиво, поэтому я даю ему маленький шанс.
— Разрешаю ударить первым.
У него огромные зрачки, глаза жертвы. Он не поднимает рук, не замахивается.
Терпение — не моя сильная сторона.
— Срок действия предложения истекает примерно через три секунды. Три… две…
В панике он машет кулаком, ударяя меня в подбородок, но едва сдвигает мою голову в сторону. Я смеюсь.
— Черт возьми, неудивительно, что тебе нравится шлепать маленьких девочек. Ты бьешь как девка. — Я смотрю на Томми. — Твоя сестра бьет сильнее.
Томми усмехается.
— Это несправедливо. Джейни очень даже крутая.
Я снова поворачиваюсь к мешку с дерьмом.
— Ты все делаешь неправильно. Ты работаешь бедрами и плечами. Используй все тело. Сильно не нажимай костяшками.
Я демонстрирую удар на его лице. Быстро. Жестко. Безжалостно.
На пол сыпятся зубы.
— Вот так. Видишь, как надо?
Он складывается пополам, зажимая рот обеими руками, кровь сочится сквозь его пальцы. Но все, что я вижу в своем воображении, это милое личико Элли, испорченное отвратительным синяком этого ублюдка.
— Не думаю, что он понял, Ло, — говорит Томми. — Тебе лучше показать еще раз.
Не могу не согласиться.
* * *
Пятнадцать минут спустя он превратился в стонущую груду окровавленной одежды, синяков и раздробленных костей.
— Черт возьми, — ругается Томми, вытирая пальцем пятно крови на своей светло-серой рубашке. — У тебя есть содовая? — спрашивает он у кучи.
Ответа нет, и Томми толкает его ногой.
— Эй! У тебя есть содовая?
Куча отрицательно стонет, и Томми с отвращением качает головой.
— Бесполезный ублюдок. — Он плюет на него.
— Серьезно? — спрашиваю я Томми.
— Нет, ну а что? Это моя любимая рубашка.
Возможно, в Томми есть что-то от социопата.
Я присаживаюсь на корточки и поднимаю мешок с дерьмом за воротник, мой тон мягкий и серьезный:
— Если ты еще раз подойдешь к Элли Хэммонд, если она просто увидит тебя на улице… Я прибью тебя голыми руками.
Затем мы с Томми выходим.
Выйдя на тротуар, Томми отвлекается от трагедии с испачканной рубашкой и смотрит на меня.
— Ты приложил его довольно сильно в конце.
— О чем ты?
Мы спускаемся по лестнице в метро.
— Я имею в виду, если он будет настолько глуп, чтобы снова подойти к Элли, мы, конечно, ему наваляем, но не до смерти же, правда?
Я на мгновение задумываюсь над своим ответом, прежде чем заговорить.
— Да. Конечно, мы так и сделаем. Я просто хотел подчеркнуть свои слова.
Как я уже сказал… иногда я лгу.
9. Элли
Логан наблюдает за мной.
В последнее время он часто это делает. Даже когда я не ловлю его за этим занятием, я чувствую это — как прикосновение руки к моей коже. От этого у меня внутри теплеет… покалывает. И то место на лбу, где он поцеловал меня той ночью… Я все еще чувствую его.
Я поговорила с Оливией о моментах, которые меняют нашу жизнь. Как важно, но трудно их распознать, когда они случаются. Вещи, которые меняют нас навсегда. Логан беспокоился, что Митчелл меня изменит. Этого не произошло.
Но он изменил то, как я смотрю на других людей. Я не могу с этим справиться. Казалось, все вышло из ниоткуда, без какого-либо предупреждения или знака. Но, может быть, были какие-то знаки, просто я их пропустила.
Теперь я знаю, что нужно заглянуть под поверхность, быть умнее, ставить под сомнение то, что снаружи; слова, которые люди говорят, и их дела могут полностью отличаться от того, что происходит у них внутри.
Я говорила об этом и с Логаном несколько дней спустя. О людях, которые лгут, вводят в заблуждение по самым разным причинам.
Он поднял два пальца на правой руке и сказал мне своим сильным, ровным голосом:
— Два гарантированных признака лжи — они ерзают или замирают. Они либо слишком много двигаются, либо стараются вообще не двигаться. Ты почувствуешь это, если обратишь внимание; что-то в их взгляде покажется неестественным… не таким. Всякий раз, когда кому-то приходится прилагать усилия, чтобы что-то сказать, можно быть уверенным, что их слова — чушь собачья.
«Fade Into You» Маззи Стар играет из моего телефона, когда я окунаю кисть в ведро с краской и веду ее вверх по стене. Это хорошая песня для рисования. Медленная и ритмичная.
Я в новой кофейне «Амелия». Оливия и Николас превратили нашу кофейню в сеть ресторанов — «заплати, сколько сможешь» по всему городу. Это будет уже третий, и торжественное открытие состоится через несколько недель, так что я помогаю. Николас и Ливви что-то делают на кухне — и строят друг другу глазки, как они постоянно делают.
Логан прислоняется к стене позади меня, скрестив руки на груди, его глаза настороженно наблюдают за мной. Когда стена уже покрыта первым слоем краски, я кладу кисть на тряпку на полу и поворачиваюсь к нему лицом.
— Что?
Он переводит взгляд с витрины, куда секунду назад якобы смотрел, на меня.
— Что «что»?
— У меня в волосах краска? — Я поворачиваюсь всем телом и смотрю на свою задницу. — Я во что-то села?
Логан усмехается:
— Нет.
— Тогда что это за глубокомысленные взгляды? Я отсюда слышу, как ты думаешь.
Он наклоняет голову и потирает подбородок.
— Тебе следует научиться драться.
— Как Ронда Роузи? Если бы Бог хотел, чтобы я стала бойцом, ты не думаешь, что он сделал бы меня побольше?
— Не как Ронда Роузи. — Логан качает головой. — Самозащита. Ты должна знать, как защитить себя.
— Я думала, что это твоя работа — защищать меня.
— Так и есть. И это часть того, как я ее делаю.
Логан скрещивает руки на груди, его бицепсы выпирают из рукавов рубашки, и он ждет моего ответа.
— Хорошо.
— Хорошо. — Он подходит ко мне так близко, что я чувствую его запах. Логан всегда так хорошо пахнет… Свежим, холодным воздухом, деревом и осенними листьями.
Он поднимает ладонь.
— Ударь меня по руке. Давай посмотрим, с чем придется работать.
