Ее спина выпрямляется, а рука остается на дверной ручке, когда она оборачивается. Ее голубые глаза блестят от застывших в них слез.
— Ты, должно быть, думаешь о том, какая я глупая, — шепчет она, заставляя мою грудь болезненно сжиматься.
— Я так не думаю. И никогда не думал.
Она моргает, и слеза скатывается по синяку на ее лице.
— Я всегда выбираю не то. Мне нужно повзрослеть. Потому что вот что получается…
Я опять качаю головой.
— Послушай меня, Элли. Ублюдки вроде того, кто сегодня сделал тебе больно, — они как ядовитые змеи, прячутся за безобидным окрасом. Они так выживают. Ты не виновата. Ты не могла знать заранее.
— Но ты бы знал.
Я вскидываю подбородок.
— Я взял за правило испытывать ко всем людям неприязнь, так что меня не стоит рассматривать в качестве примера.
Она смеется, даже когда шмыгает носом. И это разрывает мое гребаное сердце.
Потому что она не просто из тех девушек, которые прыгают со скалы, не оглянувшись, — она разбегается и бросается в пропасть. Руки распростерты навстречу ветру, голова откинута назад. Свободная и живая.
И у нее это никто не отнимет — я им не позволю.
— Ты видишь хорошее в людях, Элли. Ты доверяешь им. Это хорошо, это очень смело. С этого момента я буду наблюдать за тобой еще внимательнее; я позабочусь о том, чтобы такого больше никогда не повторилось. А ты просто будь той, кто ты есть. Остальное предоставь мне.
Она вытирает глаза насухо.
— Это как… ты прыгаешь, я прыгаю, как у Джека и Розы?
— Нет. — Я беру ее руку в свою, проводя большим пальцем по костяшкам ее кулачка. — Ты прыгаешь… а я буду рядом, чтобы тебя поймать.
Медленно я наклоняюсь вперед и нежно целую ее в лоб, как будто это самая естественная вещь в мире. Мои губы задерживаются на ее нежной, как лепестки, коже, и я вдыхаю аромат цветущего апельсина и жасмина.
Затем я разворачиваюсь и иду обратно по коридору.
* * *
Следующая смена охраны прибывает в одиннадцать вечера, как всегда, чтобы сменить нас с Томми. Мы спускаемся на лифте вниз, но, вместо того чтобы уйти, как обычно, мы ходим туда-сюда и ждем в переулке у задней двери. Томми закуривает сигарету и прислоняется к стене.
Я смотрю на часы и считаю: четыре, три, два…
Дверь открывается — и появляется Николас Пембрук. Я неодобрительно скрещиваю руки, пока Томми выдыхает дым изо рта.
— Нет.
— Не надо так, Ваше Высочество.
Черты его лица становятся гладкими и спокойными.
— Я не знаю, о чем вы двое вообще говорите. Я просто собирался прогуляться.
— Ага, — смеется Томми. — Пройтись по лицу этого ублюдка, который поднял руку на Элли.
Принц стискивает челюсти, и я жестом указываю на Томми и на себя.
— Вот зачем вы нас наняли.
— Чтобы уберечь вас от неприятностей, — добавляет Томми. — На нас никто не донесет — с нас и взять-то нечего.
Я пожимаю плечами. И в этой одежде мы все выглядим одинаково — никто не отличит нас друг от друга.
Николас пытается возразить, но я продолжаю:
— Кроме того, у вас есть более важные дела.
— Например, какие?
Наверху лестницы открывается дверь и через несколько секунд леди Оливия выходит на улицу. И она несет свою биту.
— Например, убедиться, что ваша герцогиня останется дома.
Принц бросает на жену раздраженный взгляд. Но она не показывает ни капли раскаяния.
— Как будто ты не подумал о том же самом.
— Очевидно, вы все думаете об одном и том же.
С верхней площадки доносится голос. Голос Элли. Она марширует вниз, скрестив руки на груди. С хмурым видом она тянется к сестре.
— Давай, Ниган, передай мне Люсиль.
Оливия закатывает глаза и отдает орудие убийства.
— Я же сказала тебе, что хочу забыть об этом. Теперь я хочу, чтобы ты пообещала, прямо сейчас, что ты не будешь ничего делать. — Сначала она смотрит на свою сестру. — Лив?
Она недовольна, но сдается.
— Ладно. Я обещаю, что ничего не сделаю.
Затем Элли бросает взгляд на своего шурина. Мужчина знает, когда у него нет шансов перед женщиной.
— Даю тебе слово, Элли.
И она не отстает ни от меня, ни от Томми.
— Я обещаю, дружок, — говорит Томми, осеняя себя крестным знамением и целуя костяшки пальцев.
Я смотрю Элли прямо в лицо.
— И я тоже.
— Скажи, что ты обещаешь, — настаивает Элли.
— Я обещаю.
Иногда я лгу.
Как только мы убеждаемся, что принц Николас, леди Оливия и Элли в безопасности и дома, мы с Томми идем в ногу по улице. И мы оба точно знаем, куда идем.
* * *
Я стучу в дверь и прислоняюсь спиной к стене, чтобы он не мог увидеть нас в глазок. И потому что Томми смотрел «Бездельника Томми» слишком много раз, он говорит пронзительным, писклявым голосом:
— Горничная.
Тупой придурок открывает дверь, совсем чуть-чуть, но этого достаточно. Как только он замечает меня, его глаза расширяются, и он пытается захлопнуть ее перед моим лицом. Но я протискиваюсь внутрь и прижимаю его к стене за шею. Его пульс бьется под моей ладонью, как сердце зайца, которого вот-вот разорвет волк.
— Ты выбрал не ту девушку, на которую можно поднять руку.
Он бормочет:
— Подождите! Я не хотел… Вы этого не сделаете. Я доложу о вас. Они вас уволят — они вас выкинут с работы.
Я сжимаю его горло крепче, смеясь, мой голос звучит маниакально даже для моих собственных ушей.
— Ты… ты выкинешь меня с работы? — Я перестаю смеяться. — Я отрежу твой член и затолкаю его тебе в глотку. Потом я буду скармливать тебя по кусочкам свиньям, пока от тебя не останется только дымящаяся куча свиного дерьма.
Он почти начинает плакать.
Томми запирает дверь и включает телевизор, увеличивая громкость. Недостаточно громко, чтобы соседи напряглись, но так, чтобы заглушить стоны, которые эта сучка вот-вот начнет издавать.
Держа его за горло, я бросаю его Томми, он толкает его обратно ко мне, и мы пинаем его, сжимая кольцо. Придурок мотает головой, глаза мечутся туда-сюда между нами.
— Да ладно, ребята, это была ошибка. Это нечестно — двое на одного. Вы мне не даете даже шанса.
— Это нечестно, — скулит Томми. — Ты знаешь, почему они наняли нас для охраны королевской семьи? Двух безвестных юнцов из ниоткуда?
