тем, как выехать сюда. Да и часть одежды была в моей старой комнате. Правда, подняться туда я так и не осмелилась, все принесла Анна. Пятнадцать минут на сборы спасали сейчас наше обоняние.
Повисшую тишину разорвал Георг. Осирис, чей век был уже опасно долог, протер очки и еще раз внимательно оглядел всех присутствующих.
— Осирис Прик, мои соболезнования. Чем я могу быть полезен? — доктор смерти прошел к железному столу, где рядом с тонким и стройным телом дочери пыталась сохранять лицо мать.
— Уберите! Уберите эту дрянь отсюда! — войдя в состояние бешенства, Жанна снова начала тыкать в меня пальцем. Ну началось.
— Это все только ее вина, Осирис Георг! Вы же понимаете, что Эрик и Лилиан были такой прекрасной парой, — Жанна закатила глаза, приложив руку туда, где под внушительной грудью предположительно было сердце, — сожри твою душу Безмолвная! Из какой выгребной ямы мой мальчик тебя вытащил, неблагодарная тварь?
Честно? Я уже минут двадцать потихоньку вдыхала ее эмоции. Говорить сейчас Жанна могла что угодно, пока это позволяло мне перекусить. Со смертью близкого родственника у каждого появляется приличная пробоина в энергии, примерно размером с кулак, посередине груди. Конечно, на таком расстоянии, не прикасаясь, я не могла забрать себе весь поток того, что щедро выливала в пространство Жанна. Но понемногу втянуть и хотя бы выпасть из состояния сна — этого было вполне достаточно. И нет, я не бессердечная тварь, а очень даже наоборот. Ведь от того, что я питалась, старшей Прик становилось лишь лучше. Думаю, она даже это поняла. Не осознавала, каким образом, но не противилась. Именно поэтому сейчас она уже могла устраивать высосанный из пальца концерт, а не сходить с ума. Как мать, я очень ее понимала. Насколько это вообще возможно, когда твой ребенок жив.
— Я не понимаю, при чем здесь манти, Осирис Жанна?
— Манти? Валери, так ты теперь некромант? — глаза Прик округлились, а я, кажется, первый раз в жизни услышала, как она назвала мое имя.
Мы переглянулись с Крейном, и по спине поползли противные мурашки. Началось. Информация стала просачиваться. А значит, не за горами и тот день, когда некроманты узнают о Максе. Мысленно порадовалась, что здесь сейчас нет Лео, который мог все это услышать. А серый взгляд Эрика обещал меня убить и закопать, если я сейчас же не придумаю, как ее заткнуть. Георг посмотрел на Эрика, а тот махнул рукой, как бы давая понять, что слушать сейчас безутешную мать совсем необязательно.
Тем временем Жанна бодро подскочила со своего места и направилась ко мне. В этот момент она больше напоминала огромный айсберг в своем длинном белом платье, чем безутешную мать. Отгородив меня от мужчин, Осирис смело смотрела мне в глаза. Победоносный взгляд. Презрительный и торжествующий. Жанна протянула тыльную сторону ладони к моим губам и удивленно возвела брови, когда я не пала ниц, в восторге лобзая ее руку. А ведь именно так, согласно их воспитанию, должны были вести себя низшие, Рабосы.
— Приказываю тебе, Воскреси ее, — сомнение проскочило в светло-голубых глазах, — ну же!
— Нет, — я опустила приставку, имя, фамилию и обращение на «Вы», так как считала недопустимым ее поведение с кем-либо. Если бы не ее горе, я точно знала, кто после такого поведения упал бы на колени.
Непонимание и злость полились на меня с новой силой. Жанна, опустив наконец протянутую вперед руку, судорожно поправила косу, перекинув ту вперед через плечо, а я только заметила, что ее белое легкое платье, кажется, было ночной рубашкой. О Безмолвная, ее можно только пожалеть. Безумные глаза наполнялись вновь слезами, и я потянула ее отчаяние столько, сколько могла. Но этого было уже совершенно мало. Нужно было коснуться ее, но тогда вернувшаяся трезвость ума только все усугубит. Боль — защитная реакция организма. Если сейчас я и смогу забрать все, то что с ней будет, когда она осознает, что спокойно ходила на приемы и мило улыбалась всем в тот момент, когда ее дочь уже давно в земле ели черви.
— Я заплачу сколько скажешь, Валери. У нас очень много денег. В разы больше, чем у Крейнов, это правда! Что еще нужно девчонке Рабосу? Ты же навсегда сможешь избавиться от него, Валери! Станешь независимой, действительно свободной от него! Я же знаю, что ты никогда его не любила. Мой бедный мальчик, он отказался от всего ради тебя. И я готова сделать ему еще больнее. Назови цену! Все что угодно! Ты будешь вхожа с сыном в любой Дом! Проси! — Жанна не могла остановиться, находясь на грани от того, чтобы не коснуться меня.
Неприкосновенность некромантов. Старая сказка про то, что некромант забирает душу, стоит лишь его тронуть, на самом деле была лишь гиперболизированной правдой. Сейчас я готова была задушить тетку голыми руками за каждое ее слово. Боль. Моя или Эрика, сейчас все смешалось в голове. Длинный язык Жанны и плюс один человек к тому, что мы пытались сохранить хоть в каком-то подобии тайны.
— Эрик? — я услышала вопрос Георга, но оставила детектива разбираться с ним самого.
— Жанна, человека невозможно Воскресить. Если он прошел один раз через Врата — обратной дороги нет. Но ты сейчас можешь очень сильно помочь нам.
Звонкая пощечина обожгла мою щеку. Не успела я опомниться, как страх перед некромантом у безутешной матери был подавлен, и на меня обрушился второй удар. Жанна решительно занесла руку в третий раз. Инстинкт сработал быстрее, чем разум.
— Не дыши, — приказ соскользнул с моих губ.
Напитавшийся за счет эмоций Осирис поток вырвался из пальцев и пробил грудь женщины там, где зияла дыра в энергии. Уцепившись за ее жизнь, поток вытягивал нити, туго перекрывая легкие Осирис. Я сжала пальцы в кулак, задавая движение потока, помогая ему. Если бы ее Дар воспитывался и выращивался в семье, если бы энергия не имела таких четких брешей, если бы ее Книга была под той рукой, где судорожно сейчас искала Жанна, сползая на пол, я бы смогла удержать убийственную силу некроманта. Сама наша суть подразумевала управление жизнью с помощью потоков. За счет нее мы поднимали мертвое. За счет нее же могли и убить живое. Боль, угроза жизни, насилие — это было то, от чего некромант защищался лишь так. Поэтому я не могла разжать кулак. Управление чужой жизнью пьянило. Дар Безмолвной не предусматривал, что если секунду назад ты хотел убить человека, можешь передумать. Поэтому нас учили смирению. Поэтому мы держали обеты. И поэтому ставили
