смешным. Она хотела выяснить у Лейлы, надо ли смотреть при этом мужчинам в глаза.
После развода с Бруно единственный мужчина, которого она видела часто и каждый день, был её начальником, ну, ещё консьерж в новом доме. Им смотреть в глаза она не стеснялась. Всё то время, пока Анита была замужем за Бруно, она избегала зрительного контакта с какими-либо мужчинами. Во-первых, потому, что Бруно был дико ревнивый, и если бы он заметил, то Аните мало бы не показалось. Во-вторых, она сама чувствовала себя неловко, когда пялилась на мужчин. Конечно, она флиртовала до замужества, но абсолютно перестала это делать, когда они стали парой. Анита понимала, что, возможно, «чувствовать йони» не предполагает в том числе «смотреть при этом в глаза», но всё равно она волновалась.
– Не знаю, я с трудом представляю, как буду чувствовать мужчин своей йони, – Сара поджала губы. – Если честно, я бы предпочла провести пару часов с осьминожкой, – и Сара хрюкнула от смеха.
Анита засмеялась и поставила чай на стол, чтобы не разлить. Её очень веселило это название.
Она рассказала Саре о том единственном сиреневом вибраторе в виде фаллоса, который лежал в её специальном «греховном ящике» вместе с костюмом медсестры и другими развратными штучками, которыми она иногда баловалась. Всё это добро ушло на свалку, как только Анита стала мамой. Нет, оно стояло возле кровати первые шесть месяцев, но однажды дочка открыла крышку, залезла внутрь, успешно вымазала себя розовым гелем, который предназначался отнюдь не для детских игр. Анита нашла её с вибратором в руке и на следующий день унесла всё своё эротическое снаряжение в мусорку.
– Это вибратор, он другой… он… – Сара пыталась подобрать слова, – более современный, что ли.
– Ты знаешь, – подхватила Анита, – Лейла говорит о том, что хорошо делиться в женском кругу, и я согласна… но, если честно, мне это непросто даётся, и вообще вся эта тема… я уже несколько раз пожалела, что приехала.
Сара понимающе кивнула.
– Я чувствую себя как Шарлотта в «Сексе в большом городе», – призналась Анита, – помнишь?
Сара расплылась в улыбке.
– А я чувствую себя как Миранда, – сказала Сара и хихикнула, даже хихикание у Сары было какое-то изящное и элегантное. – Хотя долгое время я мечтала быть Самантой, – добавила Сара.
– Наверное, это и есть взрослость. Когда много лет подряд ты смотришь «Секс в большом городе», уверена, что ты Саманта, а на самом деле ты самая настоящая Миранда. И ты понимаешь это, только дожив до сорока, – улыбнулась Анита.
– Ну, потому что, а сколько можно врать себе, – поддакнула Сара, – и ещё ты по-настоящему кайфуешь от того, что ты Миранда.
Анита отпила ещё чая, по телу разлилось уютное и приятное тепло.
Похожие ощущения возникали у неё, когда что-то неожиданно получалось. Неожиданно, потому что ты не до конца в это верил. Ну, например, удавалось справиться с ненавистной офисной программой, сшить ребёнку карнавальный костюм или испечь многослойный торт с кремом. Анита словила внутри чувство гордости. Только что она поговорила о сокровенном с человеком, который казался ей круче и лучше её. Анита почувствовала себя равной, такой же, как Сара. Она почувствовала принятие и… близость.
Наверное, так можно объяснить это разливающееся по всему телу тепло.
ФРАГМЕНТЫ РАССЛЕДОВАНИЯ
Следователь: Не показалась ли вам Лейла странной?
Маша: Да нет, она же гуру, она должна быть такой… ну, необычной.
Следователь: Что было в ней самое странное?
Маша: Наверное, то, что у неё была огромная коллекция йони-яиц.
Следователь: Prego?[3]
19
Маша
– Когда мы едем? Разве отъезд был назначен не на пять? – Сара посмотрела на свои винтажные золотые часики и поджала губы.
При кажущейся легкомысленности и поверхностности, кучеряшки и розовое платье, она, Маша тоже любила, когда все выполняли свои обещания, и вообще она обожала порядок. В её понимании порядок – это когда посудомоечная машина загружена равномерно и нет ни одного свободного места. Никому в доме она не давала это делать. Даже когда у неё сломалась рука, загружала посудомоечную машину только она. Так вот стояла и укладывала посуду одной рукой, причём левой, что усложняло задачу.
Маша сразу поняла, что Сара тоже любит порядок. Ведь никто, кроме них двоих, не заметил, что сейчас не просто пять часов, а пять часов и десять минут. Остальные вальяжно болтали, не заботясь о времени.
– И правда, – фыркнула Маша, – раз обещали в пять, то и должно быть в пять.
Она заискивающе посмотрела на Сару. Маша хотела начать разговор, но понимала, что ничего интересного для Сары сказать не сможет. У неё бывало так и с собственным мужем, и все их разговоры в итоге сводились к быту и детям. До замужества Маша держала свой мозг в тонусе, старалась читать про инвесторов, крипту, стартапы, но, заполучив Костю, обзаведясь детьми, она расслабилась.
Ну и, в принципе, Маша верила с самого детства, что женщина не должна быть умнее мужчины. И, как ей кажется, её понимание принесло свои дивиденды в виде большого дома, троих детей и вообще всего, чем она обладала к своим тридцати пяти годам. Самое важное для женщины – семья. Иначе будет вот как у этой Сары. Карьера, работа и всё на этом.
Она внимательно рассматривала Сару. Если бы Машин муж был женщиной, то наверняка стал бы именно такой. Сара с Костей были одного возраста, хотя её муж, объективно говоря, выглядит намного лучше.
Маша начала придирчиво рассматривать Сарины гусиные лапки вокруг глаз, несколько пигментных возрастных пятен на лбу.
Вот, опять она опять смотрит на женщину глазами мужчины. Так сказала ей Лейла на недавней встрече.
«Дорогая, ты когда-нибудь думала о том, что будет, когда ты состаришься? Я имею в виду, как поменяется ваш с мужем секс?»
Маша поморщилась и посмотрела на свои красивые ноги, нежные руки и идеальный коралловый маникюр. Она не особо примеряла на себя старческие образы. И вообще, кто хочет стареть, быть хилой и страшной вместо того, чтобы быть молодой и здоровой. Так Маша Лейле и ответила. И та прочитала Маше целую лекцию про то, что если делаешь ставку на молодость, то однажды наступит фрустрация, ведь старость неизбежна.
Маша нервно потёрла нос, она всегда так делала, когда нервничала. И на что стоит делать ставку, если не на красоту и молодость? Маша поджала губы и вспомнила, сколько раз отпускала комментарий в сторону более взрослых женщин. «Что она напялила, как в этом возрасте можно такое носить», «ей пора внуков нянчить, а не по аперитивам шляться». Маша покосилась на Сару, которая в сорок три только задумывается о детях. Нет, ну а что. Раньше надо было думать. Только вот какое это всё имеет отношение к её сексуальности.
И Лейла объяснила, что, если женщина зависима от внешнего вида, сосредоточена на том, чтобы выглядеть так, как хочет кто-то, она не свободна, ведь сексуальность – это прежде всего свобода. И то, что она хочет совершенствовать своё тело, – нездоро́во, потому что сексуальность с возрастом не уходит, она просто видоизменяется.
Маше тогда стало невыносимо грустно. Она почувствовала себя испорченным товаром с истёкшим сроком годности. Ей всегда хотелось быть свежей и востребованной. Зачем эти разговоры про старость и всё такое.
Особенно тоскливо стало после того, как Лейла произнесла это жуткое слово «мизогиния», которое напоминало название химического пилинга и легло холодной жабой на грудь.
Это то самое, когда женщина смотрит на других женщин не женскими глазами, а мужскими.
Маша сразу же вспомнила маму, которая никогда не показывалась при папе в бигудях, никогда не носила небрежных расхлябанных халатов. Мама точно смотрела на себя папиными глазами. Она старалась быть подтянутой, нарядной даже дома, всегда со вкусным борщом, с улыбкой на лице. И даже в те дни, когда чувствовала себя не в форме, бывало, простынет, приляжет, но как только стрелки часов доползали до шести, мама вскакивала и торопилась прихорашиваться, а заодно готовить папе ужин. Чтобы, когда отец пришёл, то уселся за накрытый стол, чистую скатерть, никаких клеёнок, сидел, уминал за обе щёки борщ и смотрел на счастливую маму.
– Мужиков хороших раз, два и обчёлся, учти, Машуль, поэтому, если нашла, держи крепко.
Маша и нашла. Маша и держит.
Она снова покосилась на Сару. В принципе, Сара была вполне интересная, несмотря на возраст. И если подумать, Сара старше Маши всего на восемь лет. Если Маша через восемь лет будет выглядеть так же, то не так уж и страшно. Маша ещё спросила у Лейлы, что же ей
