рявкает Анжела, покровительственно накрывая ладонью папины подрагивающие пальцы. – Ты считаешь нормальным таскать девчонку по двору как половую тряпку?
Ну спасибо за сравнение! Судя по проскочившей в углу рта гримасе, Тимур охотно взял его на вооружение.
– Нет, конечно, – он виновато прячет глаза, будто на самом деле стыдится своего поведения. Не верю! – Такого больше не повторится. Я буду заботиться о Лере как о родном человеке. Если она не отвергнет протянутую руку.
– Вот мудак брехливый! – в сердцах рву пополам ломоть хлеба, представляя себе, что это язык Беданова, и слишком поздно осознаю, что ляпнула гадость вслух.
Чёрт. Вот как он это делает?! Почему рядом с ним я – рассудительная скромная девушка – каждый раз так плошаю? Будто я и не я вовсе.
– Валерия, как тебе не стыдно? – мгновенно вспыхивает папа. – Переходный возраст остался позади, а ты вдруг ни с того ни с сего начинаешь вести себя как неотёсанная соплячка.
Да они сговорились, что ли?! Значит, козла этого приструнить он считает неприемлемым, а меня – отчитывай прилюдно сколько влезет. Вдобавок Тимур, не отрывая бесстыжих глаз от своей тарелки, пару раз постукивает по сколотому ободку средним пальцем. Естественно, таким образом, чтобы было видно только мне.
Чертыхаясь про себя, я повторяю за ним. В смысле тоже опускаю глаза, изображая святую невинность. Его правда – наши разборки безопасней продолжить без свидетелей. Ещё бы знать чего от него ждать. Да что там знать… чего угодно. Проклятье!
– Этого больше не повторится. Я буду во всём слушаться Тимура.
Клянусь, на папиных глазах блеснули слёзы умиления, но я зловредно додумываю про себя: «И делать наоборот». Слишком мало времени прошло после нашего судьбоносного свидания для того, чтобы разбрасываться прощением.
– Другой разговор, – удовлетворённо кивает отец, подобострастно поднося к губам Анжелину руку. – Теперь я, наконец, могу со спокойной душой озвучить главную новость вечера: сегодня мы подали заявление в ЗАГС. Это событие по праву можно назвать достойным ваших улыбок.
Обхохочешься.
– Поздравляю, – уныло бурчу в унисон с Тимуром, огорчённая не столько предстоящей росписью, сколько перспективой с ним породниться.
Беда практически не смотрит в мою сторону, но мы сидим достаточно близко, чтобы слышать ярость, срывающую его дыхание. Пыхтит как дракон, только пар из ноздрей не пускает.
Несмотря на чувство голода, в отличие от своего соседа я не могу похвастаться здоровым аппетитом. Да и как заставить себя засунуть в рот что-нибудь помимо хлеба, если в салате побывали чужие вилки, а лежащий на моей тарелке шампур с шашлыком был отобран лично Тимуром? Откуда мне знать, что псих на него предварительно не помочился? Зато своё он, вот с каким удовольствием уплетает! И правда, пахнет так вкусно, что желудок сводит. Надеюсь, мой убийственный взгляд заставит его подавиться.
Проигнорировав раздражённое фырканье парня, придвигаю к себе стакан с компотом, чтобы запить вставшую комом корку. Как по закону подлости именно в этот момент в напиток решает бултыхнуться мохнатый мотылёк.
Фу, мерзость какая!
Ну почему обязательно ужинать как дикие кочевники? Кухня людям на что – хранить посуду?
Есть такое говорящее понятие, как последняя капля. Так вот, для нас с Бедановым она срывается одновременно. Я сцепляю челюсти, чтобы унять задрожавшие от бешенства губы, а он, широко и не слишком вменяемо скалится, вываливая поверх моей порции мяса объедки со своей тарелки.
– Тимур! Ты что опять творишь?!
На миг мне кажется, что его сейчас снесёт звуковой волной, да на нахальном лице не дёргается ни один мускул.
– Как что, мамуль? За-бо-чусь, – по слогам произносит он, невинно улыбаясь. Но в серых глазах ярость. Раздражение и лютая ярость. – Я увидел, что Лера стесняется кусок в рот положить и решил показать ей, насколько готов делиться. Ешь, сестрёнка, мне для тебя последней крошки не жалко.
И для полноты картины с театральным причмокиванием клюёт меня в макушку. Приступ жгучей злости простреливает от места, где жар проколотых губ коснулся моих волос и разлетается по всем паутинкам нервных окончаний. Я молча вскакиваю с пня.
После такого ни есть, ни пить уже не хочется. Он словно ткнул в меня высоковольтным проводом, сжигая в пыль и так почти раскуроченную гордость. Ноги моей здесь поутру не будет! К маме сбегу. В приют для бездомных. На Луну! Куда угодно, лишь бы от него подальше.
– Пошёл вон из-за стола! – стучит кулаком себе по коленке Анжела. – Нет, стой. Пусть Лера сперва дойдёт без приключений. Сашенька, тоже сядь на место, дай девочке остыть. А ты, паразит, хоть раз криво на неё посмотришь, Марину не увидишь даже на выходные. Отец давно твердит, что ты плохо влияешь на сестру, ещё один такой финт, и я клянусь, прекращу с ним спорить.
В его власти
Не собираясь дожидаться извинений, влетаю к себе в комнату и, с третьей попытки сняв блокировку экрана, вызываю мамин номер. Сердце в груди колотится как бешеное, так отчаянно мне нужна поддержка близкого человека.
– Мамочка! – восклицаю на её «алло», начисто забыв о сдержанности. – Забери меня отсюда, пожалуйста. Это невыносимо. Люди, дом, еда, порядки – здесь всё чужое. Никому до меня нет никакого дела, мама! Я долго здесь не продержусь, в психушку слягу!
– Так, Валерия, для начала выдохни и внятно объясни мне суть проблемы, – в мамином тоне парадоксально проскальзывает упрёк и это совсем не та реакция, которой я жду в подобной ситуации. – Тебя кто-то ударил?
– Боже, нет, конечно!
– Тебя не кормят?
– Ох, лучше б не кормили…
– Так не кормят или ты не ешь?
– Это невозможно есть!
– Приготовь сама, в чём сложность? Послушай, Валерия, тебе самой не стыдно? Нельзя помыкать людьми или рушить их планы, ориентируясь только на свои капризы и потребности. Даже если эти люди твои родители. Ты уже большая девочка, должна понимать, что никто в этой жизни не станет подтирать тебе зад. Чем раньше ты научишься справляться с проблемами самостоятельно, тем лучше и успешнее сложится твоё будущее, – она потерянно вздыхает, а у меня от этого укора глаза колет, точно от стеклянной крошки под веками. – Вот ответь, куда ты предлагаешь мне тебя пристроить – в чулан, на балкон – куда?! Или отец должен сию минуту съехать обратно, потому что с тобой, видите ли, никто не нянчится? Так взрослые
