тысяч орудий и тяжелых минометов. Не успел еще стихнуть гром артиллерийской подготовки, как на рубеж немецкой обороны посыпались бомбы. Над линией фронта повисло плотное облако пыли, дыма и яркого пламени, видное на десятки километров.
Едва взошло солнце, как части 47-й армии и 129-го стрелкового корпуса поднялись в атаку, чтобы «подобрать ключи» к воротам в линии обороны по западному берегу Одера. За спинами пехотинцев наготове стояли танковые и кавалерийские корпуса.
Три дня и три ночи не смолкал грохот сражения. Нетерпение конников, ожидающих наступления, передалось их лошадям. Приказ поступил на рассвете, и полки дивизий 7-го кавкорпуса немедленно втянулись в горловину прорыва.
Не ввязываясь в бой, обходя населенные пункты, 14-я Мозырская стремительно двигалась на северо-запад, вырываясь на оперативный простор. Конногвардейцам 7-го корпуса предстояло обойти Берлин и блокировать все коммуникации, чтобы не дать возможности гитлеровским войскам подойти к немецкой столице ни с севера, ни с запада.
Рядом двигались 61-я общевойсковая армия и 1-я армия Войска Польского. К 20 апреля конники вышли к Гогенцоллерн-каналу. Все мосты и переправы были взорваны и уничтожены, плавсредства угнаны на противоположный берег, одетый в гранит. Канал защищали разрозненные регулярные части и отряды фольксштурмовцев. Каждый дом на другой стороне был превращен в огневую точку. Успех дела решали воинская смекалка, внезапность и стремительность действий.
Командиры 54-го полка в бинокли рассматривали острые шпили кирх, здание ратуши, трубы заводов городка Заксенхаузен. Расчет Байрамдурдыева сгоряча продвинулся к самому краю канала, укрылся за грудой камней, но тут же оказался под сильным минометным огнем. Ломакин был ранен, по лицу Ораза текла кровь. Выручил посланный по просьбе Каскова танк, под прикрытием которого расчет отошел в более безопасное место.
В ожидании подхода артиллерии и понтонеров с мостовиками кавалеристы собирали вокруг все, что способно плавать, и мастерили подсобные переправочные средства.
Полковые, дивизионные батареи и гвардейские минометы обрушили на позиции защитников западного берега огневой шквал, и ночью после четвертой попытки отдельным подразделением удалось зацепиться за ту сторону канала. Саперы навели переправу. Полк расширил плацдарм и пошел в атаку. Пока сооружали мост для танков и орудий, кавалеристы, взаимодействуя с пехотными частями, продвинулись к концентрационному лагерю Заксенхаузен и захватили находившийся рядом военный завод «Дойче Аусрюстунгверке» и оружейный склад войск СС.
Байрамдурдыев упросил командира взвода Щипанова назначить его в наряд. Когда парторг эскадрона Жулинский спросил старшего сержанта, почему он не пошел смотреть лагерь, Таган ответил:
— Товарищ парторг, сами знаете, ненависти у меня много. Больше нельзя! Когда зверь человека рвет, смотреть нельзя — стрелять надо. Понимаете, они не люди. Мне на это больно смотреть, знаете? И еще скажу — у нас говорят: «Кровь кровью не смоешь». Правда, товарищ парторг?
* * *
За последнюю неделю боев с деморализованным, но еще до конца не разбитым противником 54-й полк, перерезал железную дорогу Берлин–Штральзунд, автобан Берлин–Росток, передал позиции пехотным частям и продвинулся дальше, теперь уже на юго-запад, охватывая Берлин, перерезал движение поездов Любек–Берлин и транспорта по автомагистрали Гамбург–Берлин.
На подходе к городу Ратенов 14-я дивизия перехватила эшелон Шверин–Берлин с 25 тысячами фаустпатронов новейшего образца. Столько же их было захвачено на воинском складе. Не успели полки разобрать ценный трофей, как в тылу дивизии начался бой. Потрепанная, но далеко не сокрушенная немецкая танковая дивизия, отходившая на запад, наткнулась на конногвардейцев. Одновременно войска, оборонявшие подступы к Ратенову, предприняли контратаку. Завязалось жаркое, кровопролитное сражение. Полки дивизии дрались с противником, втрое превосходившим кавалеристов в живой силе и в шесть раз по количеству танков. Особенно тяжело было в тылу дивизии. Около сотни танков, стремясь прорваться к Эльбе, навалились на конников с тыла. Примеры мужества подавали артиллеристы. Они под губительным огнем выкатывали орудия на прямую наводку и крушили танки врага, сражавшегося еще упорнее от сознания близкой, неминуемой гибели.
Вражеская дивизия была уничтожена, ее командир убит. Понесли серьезные потери и полки 14-й Мозырской. Погиб заместитель командира дивизии Д. Е. Романенко. Байрамдурдыев похоронил ездового, «максим» его был разбит, Азбуку разорвало снарядом.
Получив пулемет и нового коня, Таган на марше оказался рядом с командиром взвода Щипановым. Эскадрон двигался в голове полка по дороге на Ратенов.
— Товарищ старший лейтенант, теперь-то уже скоро конец?
— Как наступит, тогда и будет! А пока смотри в оба. Обидно ведь сейчас умирать.
Перед Ратеновом конники спешились и пошли в атаку. Гитлеровцы согнали на защиту города всех, кто мог держать оружие. Каждый чердак, каждое окно, каждый подъезд и подвал встречали конников стрельбой.
Эскадрон Каскова попал в зону губительного огня и понес потери. Сам старший лейтенант был ранен в руку. Из окон массивного серого здания, скорее всего военного училища, наступавших поливали автоматно-пулеметным огнем. На глазах у старшего лейтенанта упал один боец, за ним второй, третий… Касков сокрушался о товарищах, не скрывая слез.
— Что же я? Не уберег! Перед самым концом войны не уберег! Родные мои, как же так?..
Подошел командир полка Кобяков. Подполковник положил руку на плечо командира эскадрона.
— Не горюй так, Касков! Это война! Война, брат, и она еще не кончилась! Сейчас подошлю тебе подкрепление.
Байрамдурдыев увидел бойцов, оставшихся без взводного, скомандовал им следовать за ним и крикнул:
— Я сейчас, товарищ Касков!
Таган еще не знал, что ушедших за боеприпасами Ломакина и Костю наповал сразила автоматная очередь, пущенная из подвала.
Обежав здание и влетев во двор, Таган прикрыл бойцов, дал им возможность проникнуть внутрь помещения. Тем временем Ораз привел с собой еще людей, те полезли в окна училища, внутри которого уже шла жаркая перестрелка.
Эскадрон двинулся дальше. Байрамдурдыев свернул за угол, попал на площадь, густо обсаженную липами. В центре ее на массивном постаменте возвышалась бронзовая статуя Фридриха II — кумира германской империи. Таган на миг остановился, и тут же рядом разорвался фаустпатрон. Лицо обожгло, резануло по щеке, свело челюсть. Шинель залило кровью, голова разламывалась. Второй фаустпатрон не долетел, но Таган заметил окно, из которого стреляли. Он отодвинул Ораза от пулемета и, пустив длинную очередь, заставил врага замолчать.
— Отходи, Таган, — сказал Ораз, — ты ранен, отходи. Потеряешь сознание — погибнешь. Отходи, Таган-джан!
У старшего сержанта кружилась голова, перед глазами возникали и расплывались разноцветные спирали.
— Будь здесь! Сейчас поднесут ленты! — крикнул Таган другу и стал отползать за угол, утираясь красным от крови платком.
Подбежавший санинструктор отвел его в медпункт.
Там военврач Кравченко осмотрел Байрамдурдыева, сделал перевязку и с первой оказией отправил старшего сержанта в медсанэскадрон. Вскоре Таган был уже в полевом госпитале.
Ожидая, когда его осмотрит
