из преподавателей, — их отчисляют за непосещение занятий. Что же вы стараетесь биться за тех, кто не хочет учиться?
— Они будут теперь посещать. Бывает… Оступается только идущий. Надо им дать возможность отыграться.
— Как в преферансе, что ли?
— А что, и в карточных играх бывает мудрость. Какие мы все аморфные! Растения, а не люди! — Эля раздула ноздри и решительно взялась за ручку двери ректорского кабинета.
И отстояли. Тех студентов оставила в институте.
— …Я отогнула край занавеса и заглянула в зрительный зал. Ряды пустых кресел. И никого… И вдруг в ушах, как шум легкого прибоя, движение в зале. Это мои будущие зрители. Я уже чувствую их, доброжелательных и скептиков, восторженных и циников… Они здесь и ждут моего выхода.
Вот показалась моя рука-крыло, а вот и нога в вязаном розовом чулке. Видите? Рука умеет летать. Теперь я вся на виду. У меня тело карандашиком и длинные ноги. Сейчас вы умрете от смеха, когда я пройдусь по сцене колесом. Мои руки наполнят зал чудесами. Гибкие, движущиеся пальцы моих рук расскажут вам историю одной жизни.
А из глаз моих вы получите веру в то, что все это было на самом деле.
Со мной моя маленькая кукла. Я сделала ее сама. Я люблю ее. Она радуется со мной и вместе мы с ней украдкой плачем. Но этого никто не должен видеть, даже звезды… О, они очень любопытны! И когда наступают потемки, эти звезды следят за нами. Потом длинными ночами будут, подмигивая и усмехаясь, рассказывать другим о том, что видели.
Моя кукла Пьеро… Она моя душа.
«Тень и свет… День и ночь… Почему они всегда рядом? Бок о бок?» Свет от настольной лампы чертит тени на стенах. «Здорово мы их с Танькой разрисовали! Мама все рвется заклеить их дурацкими обоями. Жалко — уйдет частичка нашей прошлой жизни. Куда уйдет? В никуда.»
Эльмира раскрывает толстую общую тетрадь и начинает писать:
«…Скоморохи на Руси были оседлыми и странствующими. После указа Алексея Михайловича (1648 год.) началось гонение на скоморохов. Я хочу сделать «Петрушку». Почему?»
Она перестает писать, встает и прохаживается по комнате. «Да, действительно, чего это я хочу делать сценку именно с ним, с Петрушкой?» Почему-то вспоминается однокашник Генка. «При чем тут этот парень? Связь с моим балаганным Петрушкой? В чем она? И какая? Тень и свет… В чем и где она, эта граница?»
Эля тряхнула головой и лукавые, растрепанные тени взъерошили потолок.
«Это будет своеобразная реабилитация моего героя. Петрушка не просто балаганный персонаж, который только и знает, что дубасить всех направо и налево, и еще находит время позубоскалить.
Он способен к каким-то своим личным переживаниям и размышлениям. Наверное… По крайней мере, я так думаю. А огульное дубасенье — это ведь тоже не просто так. Это защита перед страшным окружающим миром, по правилам которого приходится поступать и ему. Именно поступать, иначе съедят… Он бьет, он же и страдает.
Почему-то возникла ассоциация с Генкой. Этот парень учился со мной в одном классе. Его посадили за драку. Почему он избил кого-то? В той драке он «сражался» один с четырьмя… Вроде бы Генка был тонко чувствующим, умным, немного сентиментальным… И что, или скорее, кто отправил его «туда»? Кто эти люди, которые его судили? Те же самые дубиночники. Только они бьют не так, как он четверых сразу, а они вчетвером накинулись на него одного. Может быть, их и побольше в лице существующих властей. Как представишь эту махину государственной машины, наезжающую на живое тело, как подступает тошнота…
Она создает бедность, чтобы люди воровали и насаждают злость, чтобы люди убивали друг друга. Она отняла веру, чтобы люди стали безнравственными и уничтожила истину, чтобы люди читали только «Правду»… Она жадно выискивает «Петрушек», нащупывая их своими жирными, холеными пальцами и загребая их в человекорубку.
Мой Петрушка рыжий и кудрявый. Надо сделать текст, который будет иллюстрировать кукол за ширмой. Петрушку рассказчик держит в руке перед ширмой. Второй Петрушка- я. Бутафорская шарманка, в ней- магнитофон. Я кручу ручку шарманки.
Идея с переодеванием… Актеры одеты, куклы.»
В кроватке завозился сын. Эля включила лампу и подошла к нему. Тот сбросил с себя одеяльце, раскинул ножки. Она склонилась к нему. Еe волосы защекотали ему нос и он зачмокал губами.
— Петя, Петрушка… Петрушка… Странно, ты ведь у меня тоже Петрушка! Каким ты вырастешь, а? С какой судьбой?
«… Есть люди, которые нравятся сразу и безусловно… таковой оказалась Эльмира. Раскованная, энергичная, с неизменной улыбкой и игрой живых глаз.
… Склонность к заниженной самооценке поражала. После каждого показа она как-то пряталась в себя. В глазах постоянный вопрос: «СВОИМ ЛИ ДЕЛОМ Я ЗАНИМАЮСЬ?»
И тогда и сейчас я говорю тебе, Эльмира, с полной уверенностью:
«ДЕВОЧКА, ТЫ ЗАНИМАЛАСЬ СВОИМ ДЕЛОМ!»
П. Р. Мельниченко
Павел Романович вышел из больницы и сегодня будет на зачетах. Эта радостная весть мгновенно облетела всех студентов его курса. На маленький столик у сцены водворяется ваза с гвоздиками.
Он входит в зал и окидывает своими добрыми глазами всех присутствующих.
Взгляд его останавливается на гостях. Это Юрий Шевчук и его музыканты.
— Павел Романович, познакомьтесь — мой муж…
— Да? Очень приятно. Почему ж ты, Эля, не сказала мне, что ты жена Шевчука?
— А вдруг вам не нравится то, что он делает?
И рассмеялась своим серебристым, звонким смехом.
А сегодня дома у Павла Романовича семейное торжество. В дверь звонок. Хозяин подходит к двери и открывает ее. Из темноты прихожей навстречу полыхающие огни свечей большого торта. Над ним освещенные, торжественные лица… Восторг и удивление!
— Кто это придумал?
— Конечно, Эльмирка… — пожимает плечами Саша Верхоземский. — Ну и выдумщица!
— А что, здорово, да? — таинственным шепотом, вытянув вперед подбородок, говорит
